На пороге Нового Завета

Уже в сказании о Соломоне ясно была выражена уверенность в том, что высшая мудрость не есть лишь плод искушенного ума, но дается человеку Творцом. Молитву царя, просившею у Господа мудрости, можно рассматривать как своего рода прелюдию ко всей хокмической литературе. То, что кажется только земным, - в основе своей, как и жизнь, есть дар Божий,

Ибо Господь дает мудрость,

из уст Его знание и разум.

Притч 2,6

Впрочем, Библия никогда не понимала божественный дар как подачку, брошенную людям нерадивым и праздным. Человек сам должен искать, принять и взрастить в себе небесный дар (Притч 2, 1 и далее ). Он - не безвольный и пассивный "потребитель" мудрости; его призвание всеми силами умножать ее.

Подобно Царству Божию евангельской притчи, мудрость сравнивается с самой большой драгоценностью, перед которой все тленные сокровища - ничто.

Счастлив человек, нашедший мудрость, и человек, обретший разумение,

Ибо польза ее больше серебра и больше золота ее ценность.

Она дороже жемчуга, и ничто из желанного тебе с ней не сравнится.

Притч 3, 13-15

Восточная и античная философия предназначалась обычно для избранных. Автору же Притч всякий эсотеризм чужд. Мудрость не скрыта за семью печатями. Она громко взывает к людям на улицах и площадях (1,20). Поэт изображает ее в виде проповедницы, которая обращается ко всем, желающим ее слушать.

У греков мудрость подчас сама по себе считалась добродетелью. В Книге Притч, наоборот, именно добродетель почитается истинной мудростью, ибо мудр не тот, кто имеет много знаний о мире (что это в сравнении с самим миром?), а тот, чья жизнь согласуется с велениями Божиими. Нарушение Его воли есть безумие или род самоубийства.

Особенно озабочен наставник судьбой тех, кто впервые вступает в самостоятельную жизнь. Он предостерегает своих слушателей от заразы греха, с отвращением говорит о распутстве, алчности, насилии, не жалея красок рисует поведение глупцов, ослепленных пороками:

Обдумай стезю твою для ноги твоей, и все пути твои да будут тверды.

Не уклоняйся ни вправо, ни влево; удали ногу твою от зла.

Притч 4,26-27

Призывая к миролюбию, состраданию и чистоте, автор Притч далек от законнического формализма. Предвосхищая Евангелие, он указывает на сердце как источник злых и добрых поступков:

Больше всего хранимого храни сердце свое.

Притч 4, 23

При этом мудрец вовсе не склонен считать добро "естественным" и легким. Он слишком хорошо знает предрасположенность человеческой натуры ко злу. Не ссылаясь на Книгу Бытия, он говорит о греховности людей как о чем-то само собой разумеющемся. Горькие слова упрека вкладывает он в уста мудрости:

Звала я - вы не послушались,

простирала руку свою, но не было внимающего,

и обличении моих не приняли.

Притч 1, 24-25

Одним словом, людям отнюдь не свойственно повиноваться голосу совести и разума.

Этот библейский реализм не позволяет хакаму искать источник нравственности в самом человеке: ведь воля ко злу присуща ему так же, как и к добру, если не больше. Поэтому опорная точка для этики должна находиться выше, в сверхприродном мире. Выбирая между добром и злом, которые человек обнаруживает в себе, он должен следовать добру как закону, установленному Творцом. Подлинная мудрость, таким образом, неотделима от веры, от стремления выполнягь заповеди.

Эта мысль выражена в афоризме, который не раз повторяется у хакамов:

Страх Господень начало мудрости, и познание Святого разум.

Притч 9, 10

Но что такое "страх Господень" - боязнь наказания за грех?

Неверно было бы совсем исключить такое понимание. Однако слова о "страхе Господнем" - не запугивание, а лишь констатация нравственного миропорядка, своего рода предупреждение об опасности, таящейся в грехе. Это нечто близкое к индийскому понятию о Карме и греческому - о Дике.

Здесь важно подчеркнуть, что библейский мудрец видит в "страхе" только начало мудрости (во временном смысле слова), ибо боязнь возмездия соответствует лишь примитивной, начальной ступени духовной жизни.

Но этого мало. Вторая половина приведенной строфы показывает, что "страх Господень" имеет и более глубокий аспект (Строфы в библейской поэзии обычно содержат одну и ту же мысль в двух вариантах). Его синоним "познание Святого", т.е. Богопознание, а это слово в Ветхом Завете, как известно, означает любовь, веру и близость к Богу. Следовательно, "страх Господень" есть вовсе не ужас перед карающей десницей, а скорее боязнь потерять Бога, отдалиться от Него. Недаром мудрость сравнивается в Притчах с Древом Жизни, которого лишился человек, нарушивший Завет (3,18).

На языке Библии "боящийся Бога" это человек, проникнутый благоговением. "Богобоязненность" рождается из того священного трепета, который возникает в сердце перед лицом Сущего. Без этого чувства не может быть подлинной религиозности(10). Оно в свою очередь отодвигает боязнь кары на задний план и почти угашает ее. "Совершенная любовь,- по слову апостола, - изгоняет страх".