На пороге великой смуты

– Мариула, – плача шептала Авдотья, – почему Господь любит других больше, чем меня? Почему он забрал Луку от меня? Чем я согрешила перед ним?

Мариула положила свою мягкую ладонь на её горячий лоб и с горечью сказала:

– Все помирают, доченька. У смертушки свои помыслы. Мне тоже жаль, что Лука ушёл из жизни молодым. Его убили, и за него отплатит Господь. И он возьмёт его в рай, ежели он его так любит.

– Нет, он не любит! – возразила Авдотья. – Он же забрал Луку из жизни?

Мариула уложила девушку на постель и заботливо подложила ей под голову мягкую подушку.

– Не болтай что ни попадя, – сказала она. – Господь любит всех детей своих. Даже тех, кто его из сердца своего вышвырнул!

Мариула с любовью смотрела на свою гостью, на её заплаканное лицо, как две капли воды похожее на лицо матери:

– Тебя любит Господь! Помни это. И ждать тебе счастья недолго осталось. Уже скоро явится к тебе жених. Большой, сильный, как медведь, и красивый! А ты покуда не убивайся эдак, не истязай себя понапрасну. Давай лучше подумаем о грядущем…

Ласковые добрые слова ведуньи утешили Авдотью. Она взглянула в грустные, полные сочувствия глаза Мариулы, словно говоря: «Спаси Христос тебя, добрая женщина!»

– У меня таков наказ тебе, – сказала Мариула. – Ступай домой себе и думай только о хорошем! Не хорони себя и счастье своё загодя. Верь, что всё будет у тебя хорошо и Господь не оставит тебя без своего покровительства!

– Знаешь, а я верю тебе, – улыбнулась девушка. – Сердце подсказывает, что всё будет именно так, как ты говоришь!

– Вот и хорошо сеё, касатушка. А сердечко никто обмануть не могёт! Оно видит само… Видит любого насквозь, издали!

Глава 5

Двое мужчин сидели на мягких подушках в задней комнате караван-сарая.

Нага смотрел в лицо ночного гостя и думал, что явился тот ниоткуда и даже не представился, когда уселся с ним рядом на подушки. Лицо закрыто чёрным платком. Видны только красные веки. Гость не курит чилим, а глотает шарики чёрного зелья – опиума.

– Вот откуда болезнь твоя, – осуждающе прошептал ночной гость, ткнув пальцем на дымящийся чилим Наги. – Брось ты это дело, сынок. Курение опия – чистая беда для тебя, погибель всей души твоей.

– Позаботься лучше о себе, старик, – вялым голосом возразил Нага, – это не беда, а бальзам для скорбящей души.

Ночной гость ничего не сказал в ответ. Он вертел катышек опиума величиной с фасолину, который вынул из нагрудного кармана халата.

– Лучше опий глотать, запивая кумысом. Испытай, сынок.

Нага посмотрел на старика и засмеялся:

– Глотай его сам, если хочешь!

Мужчина пропустил его слова мимо ушей и разделил опиумный шарик на несколько частей.

– Надо знать размеры, – сказал он. – Надо угадать, чтобы были они не больше, чем следует, и не меньше… в самый раз… а то… а то… Большие – они ни к чему, от них никакой пользы, а маленькие не дурманят мозг. А когда проглотишь опий в меру, – старик закатил глаза, – он унесёт тебя прямо в небеса, где парят птицы и медленно плывут мягкие облака.

Нага хотел возразить, но закашлялся, поперхнувшись дымом.

– Вот сам погляди, что с тобой, – усмехнулся ночной гость. – Ты кашляешь, как древний старец. А это потому, что ты не глотаешь опий, а куришь его через чилим! И какую пользу это принесло тебе? Вспомни, я кашлял так же, как ты, даже ещё хуже. Я выхаркивал свои лёгкие и умирал от удушья. И, наверное, умер бы, потому что Аллах не дал человеку столько лёгких, чтобы их выхаркивать до конца, если бы… Если бы я не научился глотать опий. И кашель как рукой сняло, и я взглянул на мир по-иному!

– Если употреблять опий, то лучше с помощью чилима, – не сдавался Нага. – И почему я должен помнить, как ты кашлял когда-то давно, если вижу тебя впервые?

– Хорошо, можешь меня не помнить, – согласился гость. – Ты вправе делать, что захочешь.

Он проглотил порцию опия величиной с пшеничное зерно, запил глотком чая, и по его телу разлилось такое блаженство, что Нага, с насмешкой наблюдавший за ним, то ли от зависти, то ли потому, что просто время пришло, потянулся за своим чилимом. Повторилось то, что было вчера и позавчера, каждый вечер. Нага сменил в головке опий и закурил. Затем его стал душить кашель.

На этот раз он кашлял мучительно долго, надрывно и, казалось, совсем выбился из сил. Лицо его побледнело, глаза наполнились слезами. Ночной гость протянул ему пиалу с горячим чаем.

– На-ка выпей вот. Всегда бывает плохо с теми, кто не хочет слушать советов мудрых людей.

Отпив пару глотков чая, Нага откинулся на подушки.

– Я слушаю только те советы, которые нравятся мне, – сказал он тихо. Голос его был так слаб, что старик посочувствовал:

– Тебя совсем изнурил этот кашель, сынок. Когда я был твоим отцом…

Нага вздрогнул и подался вперёд. Он вдруг узнал в ночном госте своего давно умершего отца. Внутри у него всё заклокотало от давно вынашиваемой обиды, и он схватил старика за горло.

– Как тебе удалось вернуться на этот свет? – прохрипел он. – Ты шайтан в обличье человека или…

– Да отцепись ты! – взвизгнул ночной гость и так ухватил Нагу за запястье руки, что кисть мгновенно ослабла, выпустив его горло.