Читаем На последней странице полностью

— Да ну! — подзадорил Харитон Николаевич. — А вы… сможете подсчитать, во что обойдется людям эта энергия?

— Пожалуйста. — Парень шмыгнул носом, вытащил шариковую авторучку стоимостью сорок копеек, расправил на колене обрывок оберточной бумаги.

Он быстро набросал схему установки, ручка на минуту замерла, и тут же пошли формулы, в которых Леонов с ходу не смог разобраться.

— Видите, — объяснял парень, — все чрезвычайно просто и, главное, дешево…

— А вы не пытались предложить свою «идею» ученым? — ядовито спросил Харитон Николаевич.

— Вы шутите, — покачал головой парень. — Что они, и без меня этого не знают? Я ведь понимаю, что избыток солнечной энергии может нарушить экологию нашей планеты… Потому этот проект пока и не внедрен.

— Вот как! — Леонов пристально взглянул в глаза собеседника. Нет, тот не пытался его разыгрывать.

И тогда Харитон Николаевич вдруг обозлился на это дремуче-непроходимое невежество. Он раскрыл папку, достал схему злополучной машины и грубовато бросил:

— Может, скажете, почему опытный образец вот этой машины постоянно выходит из строя? Хватит вам пяти минут, чтобы вынести свое «компетентное» мнение?

Леонов вложил папку в руки взъерошенного и стал листать журнал, изредка бросая на парня косые взгляды.

— Извините… Мой троллейбус подошел.

Несколько мгновений Харитон Николаевич наблюдал, как парень неловко втискивается в переполненный салон. Затем взял папку и скользнул взглядом по ряду фиолетовых строчек, набросанных шариковой ручкой.

— Не может быть! — Он хотел броситься за троллейбусом, но тот уже скрылся в боковой улице. — Феноменально!

Теперь он был готов поверить самому невероятному прожекту взъерошенного парня! За несколько минут, какое там — несколько секунд, он смог найти ошибку в расчетах и предложить уникальное по своей простоте решение!

<p>Генри Слезар,</p><p><sup>американский писатель</sup></p><p>День казни</p>рассказ

Когда старшина присяжных поднялся и зачитал вердикт, прокурор Уоррен Селвей, выступавший в качестве обвинителя, выслушал слова «Да, виновен» так, словно в них перечислялись его личные заслуги. В мрачном голосе старшины ему слышался не обвинительный приговор заключенному, который извивался, словно горящая спичка, на скамье подсудимых, а дань его прокурорскому красноречию.

«Виновен, как сказано в обвинительном заключении…» «Нет! Виновен, как я доказал», — торжествующе думал Уоррен Селвей.

На какое-то мгновение меланхоличный взгляд судьи встретился с глазами прокурора, и старик в судейской мантии был потрясен при виде радости, которая светилась в глазах Селвея. А тот никак не мог подавить прилива счастья от своей первой крупной победы на суде.

Он торопливо собрал со стола бумаги и, стараясь удержать свой рот сурово сжатым, хотя ему страсть как хотелось улыбнуться, сунул портфель под мышку. Он повернулся, чтобы уйти, но натолкнулся на толпу взволнованных зрителей.

— Позвольте… Позвольте… — строго повторял он, проталкиваясь к выходу и думая теперь только об одной Дорин.

Он старался представить себе ее лицо, старался мысленно увидеть ее розовые губы, которые могли мгновенно превратиться в суровую складку или стать чувственно полураскрытыми в зависимости от того, какое из многих настроений посетило ее в эту минуту. Он старался вообразить себе, как теперь она взглянет на него.

Но мечты об этом были тут же прерваны. Сотни глаз высматривали его, люди тянулись к нему, чтобы пожать руку и поздравить. Герсон, окружной прокурор, широко улыбался и кивал головой, как бы одобряя мальчишескую радость Селвея. Вэнс, его заместитель, стоя чуть в стороне, криво улыбался, видимо, ничуть не испытывая восторга от того, что стоящий ниже его по службе оказался в центре внимания. Репортеры, фотокорреспонденты просили позировать перед аппаратами или сказать несколько слов для своей газеты.

Раньше все это вполне удовлетворило бы Уоррена Селвея: и это мгновение, и эти восхищенные лица. Но сейчас была еще Дорин, и мысль о ней подгоняла его быстрей покинуть поле «боя».

Однако это ему не удалось. Окружной прокурор подхватил его под руку и потащил к серому автомобилю, стоящему у обочины дороги.

— Ну как настроение? — громыхнул он, хлопнув Селвея по коленке, когда машина тронулась.

— Отличное, — ответил Селвей, стараясь проявить сдержанность. — Но, черт возьми, я не могу взять на себя всю славу. Ваши ребята — вот кто добился обвинительного приговора.

— Не может быть, чтобы вы это говорили всерьез! — Глаза Герсона сверкнули. — Я все время следил за вами в суде, Уоррен. Вы были карающим мечом. Не я, а вы внесли его в список ожидающих электрического стула.

— Не скажите, — резко возразил Селвей. — Он был виновен, как первородный грех, и вы это прекрасно знаете. Ведь доказательства были добыты предельно ясные и четкие. Присяжные сделали только то, что их обязывал сделать долг.

— Все это так. Однако при вашем методе трактовки фактов им только это и оставалось сделать. Взгляните правде в глаза, Уоррен. Окажись на вашем месте другой обвинитель, они наверняка вынесли бы иной вердикт.

Перейти на страницу:

Все книги серии Сборники прозы, напечатанной в журнале «Вокруг света»

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза