На поверхности (сборник рассказов)

– Алёша – из глаз снова слёзы и она, присев, начинает собирать варённые картофелины в разбитую тарелку. Он бросается помогать.

– Чего ты мам? Чего?

– Посмотри – кивает в сторону зеркала.

Он подходит и молча смотрит. Проводит рукою по щеке, по лбу и нервно оборачивается, словно что-то вспомнив.

– Это ничего, мам. Я просто… Мама – это всё не важно. Мне нужно уходить. Они ищут меня. Не разогревай, мам, не надо. Сложи в пакет. Пусть холодное.

– Мы завтра пойдём в военкомат. Они простят. Ты снова попросись на фронт. Они простят.

– Мама, фронта нет – он повторяет холодно, без чувств, уже на автомате – Они давно победили. Мама, они привезли нас в какой-то лагерь, а там… – тяжёлый вздох, ещё один – Там трупы мама, без голов. И они. Много их. Они такие же как мы, только маленькие щупальца вот здесь – он тыкает грязными пальцами в свой подбородок – Такие маленькие, почти незаметные щупальца, мама. Я не знаю, как мне удалось. Мне повезло, мама. Я спрятался в трупы, в безголовые трупы. Они едят наши головы, мам.

– Мы завтра пойдём. Прямо с утра. Тебе нужно помыться, Алёша. Ты такой грязный.

Руки кладут в пакет варёные картофелины.

– Завтра, сынок, прямо с утра.

Булку хлеба и консерву.

– Они простят, сынок.

– Мама мне нужно идти, прости. Я не хочу к ним. Они едят головы.

– Хочешь я котлет сделаю?

– Не надо мам, этого хватит.

Он подходит, обнимает, её глаза наполняются слезами, всё расплывчато, она смотрит на него и не узнаёт.

– Алёша, а как же эти передачи с фронта?

– Не знаю, мам. Может они снимают специально. С другими. Нас они сразу в лагерь, и там головы… Всё мам, я должен идти. Я должен.

Резкий разворот, она семенит следом, не поспевая, губы повторяют, как заклинание – Они простят, простят, простят.

После яркого света не видно ничего. Она полсекунды видит его спину и потом тьма, тьма вокруг, ночь и тонкий серп луны.

И вдруг, как будто – Мама!

И она бросается с крылечка в темноту. Где-то там, впереди, шорох, там борьба, и снова – Мама!

Она подбегает, но только тьма и больше никого. Только тьма и безразличный серп луны.

Бац! Трубы уходят нотой выше. Бац! – повторяют литавры. Бу-бубу! – трубы несут мелодию вперёд, вверх, вниз. Бу-бу! – почти уже басом и снова вверх. Невидимый оркестр где-то там в динамиках. Оркестр играет марш. Бац! – закрепляют последний такт литавры и нависает тишина.

Толпа молчит и слушает. Слушает тишину, смотрит на человека на трибуне, привычно, с пониманием, идёт война, долгая, кровопролитная и всё это необходимость. Потом, когда война закончится всего этого не будет. Не будет этих двенадцати мальчишек каждые полгода, не будет этого марша, этих чёрных платков и проплаканных глаз…

– Мы должны быть сильными. Пока идёт эта кровопролитная война мы должны быть крепки духом…

– Простите моего мальчика! – как взрыв, как сжимающий сердце удар литавр, голос в перемежку с рыданием – Он просто испугался! Отпустите его, умоляю вас. Верните мне сына!

Толпа вздрагивает, человек на трибуне наклоняется к стоящему рядом, что-то шепчет.

– Умоляю вас! – разрывается женский голос.

– Сын этой женщины дезертировал с фронта – холодно говорит человек с трибуны.

Толпа с презрением оборачивается в сторону голоса.

– Мы не можем его вернуть, потому что не знаем, где он прячется.

– Ты лжёшь! Ваши твари схватили его возле дома. Лжец!

Толпа приходит в движение. Кто-то ударяет кричащую женщину, кто-то громко кричит:

– Заткнись, шлюха!

– Найдите этого ублюдка и расстреляйте!

– Правильно, в расход дезертира.

– Они едят их головы! – двое хватают женщину под руки и тащат из толпы – Они едят их головы! Они съели головы ваших сыновей!

Женщину заталкивают в чёрную машину.

– Извините – спокойно говорит человек на трибуне – Это единственный случай дезертирства, и мы знаем, что единственным он и останется. Потому что, когда я смотрю на этих двенадцать юношей, мне хочется сказать только одно – среди них дезертиров быть не может. Я знаю, что они сложат свои головы ради победы, рады того, чтобы мы жили счастливо на этой планете. Слава их матерям, которые воспитали их верными долгу, сильными и достойными. Мы победим!

– Бу-бубу! – взрываются трубы – Бац-бац! – отсчитывают ритм литавры.

Поворот, нечёткий, расхлябанный, шаг нестроевой, медленно, неуклюже, двенадцать парней потянулись к грузовику.

Человек сходит с трибуны, тяжело вздыхает и слегка пригнувшись, исчезает в бронированном джипе. Бесшумно захлопывается дверца. Человек снова вздыхает.

– Тяжёлый день, господин Иин? – водитель заводит двигатель и машина мягко трогается.

– Ничего, ничего, Ииар, всё нормально – господин Иин, отдирает от подбородка маленький, белый пластырь в форме месяца, бросает его себе на колени и откидывается на спинку сиденья – Всё нормально.

Одорённость

Серебристый краешек всходящего солнца показался из-за горизонта…