На поверхности

Они ещё с секунду посмотрели друг другу в глаза, и быстро зашагали к комнате отдыха.

Вселенная не стоит на месте. Мы не стоим на месте. Ничего не стоит на месте. Разве мы несём ответственность за других? Мы идём к своей цели. Человеческой. Работая локтями, руками, мозгами. Какое нам дело до других?

Президент вошёл в комнату, бросив охране, чтобы те оставались в коридоре. Вслед за ним вошли Бердышев, и советник по вопросам безопасности. Они втроём посмотрели на пришельцев. Пришельцы заинтересованно посмотрели на них.

— Да они похожи, очень похожи — подумал президент — Только меньше, и на двух ногах. Больше похожи на этих, как же их?

Он взял Бердышева под локоть.

— Мы постараемся сделать всё возможное, чтобы они ничего не узнали — проговорил он шепотом, и, развернувшись, вышел.

Он зашагал по коридору к выходу. Охрана молча последовала за ним вдоль стен.

— Что ему сейчас тут делать? Пусть работают лингвисты, шифровщики. Пусть разбираются в их языке, пусть учат их и учатся сами — принялся размышлять он.

Вслед за ним из комнаты выскочил советник по вопросам безопасности, и недоумённо засеменил следом.

— Вспомнил, как их — президент щёлкнул пальцами — Диплодоки. Да, больше всего они похожи на диплодоков. Такие же длинные, дурацкие шеи.

— Сколько там динозавры жили? — спросил он у поравнявшегося с ним советника.

— Точно не помню — советник виновато улыбнулся — Несколько десятков миллионов лет, по-моему. А может и сотен — советник округлил глаза.

— Да, много — подумал президент — А мы сколько? Тысяч сто? Двести? Генерал-майор прав. Вдруг им и вправду придёт в их динозавровые головы заявить свои права на Землю, когда они узнают, что миллионы лет она принадлежала таким же, как они. А с их технологиями, эта заявка окажется очень серьёзной. Нужно, чтобы эта информация никогда до них не дошла. Придётся археологам и Спилбергу забыть о своих работах. Хотя, эти их долбаные динозавры сами виноваты, слабыми оказались, вот и вымерли. А мы, люди, здесь абсолютно не причём. Мы просто идём вперёд, в ритме эволюции, работая локтями, руками, мозгами. Вселенная ведь не стоит на месте. Она эволюционирует.

Восьмой хобот

Сегодня Врикс проснулся в превосходном настроении. Впрочем, он все последнее время и засыпал в этом настроении, и мечтал в этом настроении, и бродил в нём по Лужайке, ну и, конечно же, в нём просыпался. Все объяснялось достаточно просто. Он уже предощущал, или если сказать точнее, предвосхищал то значимое в его жизни событие, которое вот-вот должно было произойти. Он жил и дышал этим предвосхищением.

Он ждал того дня, когда у него наконец-то появиться восьмой хобот. И с появлением этого хобота он перешагнет в новый и, наверное, самый счастливый период своей жизни.

Восьмой хобот даст ему право выбрать себе представительницу противоположного пола из своих одногодок и уйти с нею в Долину Взрослых. Впрочем, он не мечтал о каких-то там среднестатистических представительницах. Его сердце уже давно и навсегда было отдано лишь одной из них, той, на которую он стал смотреть неожиданно для себя совсем по-другому, когда на его голове вырос седьмой хобот. До этого Лула была для него всего лишь другом для игр и веселья на Лужайке. Они вместе бегали в дальние сады, в которых в изобилии росли сочные, сладкие плоды маунги. И они, смеясь, срывали их и наедались до отвала, утоляя голод, всегда приходящий после веселых игр. А потом бежали наперегонки до ручья вытекающего из темного, веющего прохладой леса и утоляли жажду. А после, довольные, они долго лежали в зеленой, густой траве на берегу ручья и вглядывались в лес, который, как им казалось, хранил множество тайн, и загадывали друг другу разные загадки, которые сами друг для друга и придумывали.

— Угадай, — говорил Врикс, — Старый-старый, тридцать на голове.

— Это старец Хог! — кричала Лула и громко смеялась.

И Врикс громко смеялся вместе с нею.

Но, как только у него появился седьмой хобот, все сразу изменилось. Они все также бегали в сад, но теперь он, наслаждаясь плодами маунги, смотрел, как откусывает от плода Лула и ему почему-то это нравилось. И когда они, утолив жажду, лежали у ручья, он уже не вглядывался в темный лес, а смотрел на Лулу. И совсем не мог сосредоточиться, когда Лула задавала загадки.

— Что с тобой, Врикс? — спрашивала Лула.

А Врикс слышал ее, ставший вдруг таким волнующим голосок, и не мог ничего ответить.

— Ты, наверное, заболел, — говорила Лула.

А Врикс глупо моргал глазами.

Вечером Врикс возвращался в свою маленькую норку под высоким Свогом, растущим на краю Лужайки, ложился спать, но сон подолгу не шёл к нему. Врикс думал о Луле. И внутри него становилось то вдруг хорошо-хорошо, то вдруг, как будто, что-то сжималось и ему хотелось плакать.

Он совсем не знал, как ему быть, что делать с этими новыми, непонятными ощущениями. Сначала он решил попытаться не замечать их, но не смог. Тем более что с каждым днем они становились всё сильнее, и что хуже, всё болезненнее. Стоило ему увидеть Лулу, как его сердечко сжималось и ему казалось, что он сейчас умрет или расплачется.