На повестке дня — Икар

— Боюсь, сожгла все, кроме одного, — негромко возразил Варак. — Верю, что намеревалась уничтожить и его, но смерть наступила раньше, чем она ожидала. Ее муж нашел письмо под вещами в ее прикроватной тумбочке. Разумеется, он не знает, кто такой «И», да и не хочет знать. Он испытывает лишь признательность к своей жене за то, что она отказала вам и была с ним эти последние двадцать лет.

Старик отвернулся, на глазах у него выступили слезы, которые он смахнул, взяв себя в руки.

— Тогда моя жена оставила меня, — произнес спикер еле слышно. — Наши дочь и сын учились в колледже, и не было причины дальше притворяться. В то время уже все было по-другому, взгляды изменились, и я был в такой же безопасности, как какой-нибудь Кеннеди в Бостоне. Даже жеманники из епархии архиепископа держали рты на замке. Конечно, я дал понять некоторым из этих поганых ханжей: вмешайся церковь как-нибудь в ход выборов — я поощрю чернокожих радикалов и евреев в их намерении устроить адский шум в палате насчет их священного статуса, не подлежащего обложению налогом. Епископа чуть удар не разбил, он проклинал меня на все лады за подачу греховного примера обществу, но я заставил его замолчать. Сказал ему, что моя бывшая жена, возможно, спала и с ним. — Седовласый, с резко очерченным лицом спикер немного помолчал, а потом вскричал со слезами на глазах: — Матерь Божья! Я хотел вернуть эту девушку!

— Уверен, вы говорите не о своей жене.

— Вы прекрасно понимаете, кого я имею в виду, мистер Никто! Но она не могла так поступить. Порядочный человек дал ей дом и имя нашему сыну почти на пятнадцать лет. Она не могла его покинуть — даже ради меня. Признаюсь, я тоже сохранил ее последнее письмо. Это были наши последние письма друг к другу. «Мы соединимся в будущей жизни, на небесах, — написала она мне. — Но уже не на этой земле, мой дорогой». Какая же это была чепуха! У нас мог бы быть чертовски хороший кусок жизни!

— Я бы сказал, сэр, это слова любящей женщины, уважающей вас так же сильно, как себя и своего сына. У вас есть собственные дети, а оправдание прошлого может разрушить будущее. Перед вами лежало будущее, мистер спикер.

— Я бы все бросил…

— Она не могла позволить вам сделать это, точно так же, как не могла погубить человека, давшего ей и ее ребенку дом и имя.

Старик достал носовой платок и вытер глаза. Его голос внезапно снова стал суровым:

— Откуда, черт побери, вы обо всем узнали?

— Это было нетрудно. Вы возглавляете палату представителей, третье лицо в государстве, а я хотел побольше узнать о вас. Простите меня, но пожилые люди говорят более откровенно, чем молодые, они не считают так называемые тайны такими уж важными. И конечно, я знал, что вы с вашей женой, будучи католиками, разведены. Принимая во внимание ваш политический вес в то время и власть вашей церкви, понимаю: это, должно быть, было очень непросто.

— Черт, не могу придраться к вам. Значит, вы искали стариков, бывших в то время поблизости?

— Я нашел их. И узнал, что ваша жена, дочь состоятельного человека, стремившегося к политическому влиянию и буквально финансировавшего ваши ранние кампании, имела незавидную репутацию.

— И до и после замужества, мистер Никто. Однако я был последним, кто это понял.

— Но все же поняли, — уверенно сказал Варак. — Поэтому в гневе и замешательстве стали искать отношений на стороне. В то время вы были убеждены, что ничего не сможете поделать со своим браком, просто искали суррогатного утешения.

— Это так называется? Я искал кого-то, кто мог бы стать моим.

— И нашли ее в больнице, куда пришли сдавать кровь во время какой-то кампании. Она была дипломированной медсестрой из Ирландии, которая готовилась к подтверждению своих профессиональных прав в Соединенных Штатах.

— Да какого черта…

— Старики болтают.

— Пи-Уи Мангекавалло, — прошептал спикер, и его глаза внезапно заискрились от воспоминаний о счастливых мгновениях. — Он держал маленькое итальянское заведение, бар с хорошей сицилийской кухней, примерно в четырех кварталах от больницы. Там мне никто никогда не докучал; не думаю, чтобы они знали, кто я такой. Паршивец этакий, надо же, помнит!

— Сейчас мистеру Мангекавалло за девяносто, но он и правда помнит. Вы частенько приводили туда свою милую медсестру, а он обычно закрывал свой бар в час ночи и оставлял вас внутри. Только просил, чтобы вы потише проигрывали тарантеллы на музыкальном автомате.

— Прекрасный человек.

— Он обладает незаурядной памятью для его возраста, но, боюсь, уже не так сдержан, как был в молодости. Предается подробным воспоминаниям, перескакивает с одной мысли на другую и, действительно, за стаканчиком кьянти говорит такие вещи, которые ни в коем случае не выболтал бы даже еще несколько лет назад.

— Его возраст дает ему право…

— А вы так ему доверяли, мистер спикер! — вставил Варак.