На пределе жизни

По существу белый медведь для человека не опасен. Даже в тех районах Арктики, где встречи медведей с людьми, в том числе с невооруженными, часты, все несчастные случаи можно пересчитать по пальцам. Как правило, на человека нападают или раненые звери, или медведицы, которые защищают детенышей. Неблагоразумно бежать от медведя: его медлительность обманчива, даже на большой дистанции зверь непременно настигает человека. Все это нам было хорошо известно, и тем не менее иметь мишку под боком или за спиной при работе на низких и доступных для него участках базара не хотелось.

Возможно, что гулкий, раскатистый звук выстрела медведь принял за камнепад. Он отошел от скал и испытующе посмотрел на их вершины. После второго выстрела зверь все-таки оставил базар и не спеша, время от времени оборачиваясь, пошел к припаю. Подойдя к краю полыньи, он плюхнулся в воду и поплыл к ближайшим ледяным полям.

К вечеру погода испортилась. Вперемежку с мелкими каплями тумана пушистыми рыхлыми хлопьями густо повалил снег. Вскоре карнизы скал, прибрежная коса, припай покрылись сплошным белым покрывалом. Около лагеря я нашел в этот день первый цветок полярного мака. Не будь снега, он, возможно, остался бы и незамеченным, но теперь выделялся бледно-желтым пятном и издали привлекал внимание. Этот одинокий цветок, поднявшийся на коротком стебельке над слоем свежевыпавшего снега, выглядел необычно жалко и казался чужим в этом суровом краю. Впрочем, его нежные лепестки нисколько не пострадали от понижения температуры, не потемнели, не потеряли свежести и упругости.

Поужинав, мы с Даней пошли на край косы к тому месту, где сидели вчера, наблюдая за розовыми чайками. Теперь их стало гораздо меньше, они молчаливо плавали или, нахохлившись, лежали на льду у края лужи, лишь изредка взлетая. В эту погоду птицы словно потускнели, и розовый цвет в их оперении был едва заметен.

Зато на ближайшей к нам полынье царит большое оживление, к самому берегу подошел косяк сайки — небольшой, головастой рыбешки, родственной треске. На воде плавают и ныряют кайры и чистики. В воздухе с криками кружатся моевки. Вот одна из них, сложив крылья, с размаху бросается в воду, на какое-то трудно уловимое мгновение скрывается в ней и тут же вновь взлетает, чаще всего с пойманной рыбкой. На вершине одного из торосов сидит «старый знакомый» — поморник. Время от времени он поднимается в воздух, устремляется к только что проглотившей рыбу моевке, отбивает ее от стаи и преследует до тех пор, пока чайка не отрыгнет и не бросит свою добычу. Поморник подхватывает трофей на лету и, оставив чайку в покое, вновь садится на облюбованный торос.

«Вот разбойник», — заметил Даня, с интересом наблюдавший за действиями бурой птицы, ненамного превосходившей своими размерами моевку. И Даня не был одинок в своем суждении. Повсюду на Севере поморников не без основания называют разбойниками и грабителями. Действительно, эти птицы, а в Советской Арктике их встречается три вида, хотя и в состоянии сами ловить рыбу, обычно предпочитают жить разбоем и грабят других пернатых, особенно моевок. Поморники настолько специализировались в грабеже, что поведение их иногда выглядит нелепым. Невольно вспомнился мне такой случай. На пологие берега одного из заливов Новой Земли еще зимой, во время шторма, море выбросило громадный косяк сайки. Всю зиму здесь кормились песцы, а летом пировали птицы. Моевки в тот год летали на кормежку не в открытое море, как обычно, а в глубь залива и выбирали из куч полусгнившую рыбу. На берегах и на воде тогда постоянно дежурили поморники. Казалось бы, корма для них достаточно — не ленись нагнуться и поднять.

Однако поморники действовали иначе. Они зорко наблюдали за кормящимися моевками, и стоило одной из них схватить рыбью голову или целую сайку, как поморник бросался к чайке, отнимал у нее добычу и, получив тот же корм в виде трофея, съедал его.

Сначала мы собирались также двинуться вдоль северного берега полуострова и посмотреть, насколько проходим там припай. Однако погода продолжала портиться. С неба полилась какая-то мокрая, липкая каша полуснега-полудождя, видимость сократилась до нескольких метров, поверхность моря в полынье стала казаться совсем черной. Мокнуть без надобности не хотелось, мы вернулись в лагерь и забрались в палатку, где уже посапывал в своем мешке Слава.

Два следующих дня не принесли ничего утешительного. Думалось, что более мерзкой погоды уже не бывает, но тем не менее она непрерывно ухудшалась. Температура воздуха держалась около нуля, не переставая шел густой мокрый снег. О работе на скалах, ради чего мы сюда пришли, не могло быть и речи. На карнизах в такую погоду скользко, руки быстро коченеют, ватники напитываются влагой и становятся совершенно «неподъемными».

Теперь стали особенно очевидными многочисленные достоинства нашей палатки. Ее легкость и портативность были известны раньше. Теперь же она с честью вынесла новое испытание и оказалась совершенно непромокаемой.