На пределе жизни

Свежий песцовый след и старые отпечатки медвежьих лап встретились нам у того места, где стояла изба Толля. Никаких признаков присутствия других животных не было видно.

Несколько раз мы ходили на мыс полуострова Эммелины, так как по припаю туда дороги уже не было, приходилось носить с собой длинный конец капроновой веревки и по ней спускаться с обрыва плато прямо на галечниковую отмель. На птичьем базаре становилось более шумно и оживленно, чем весной. Начиналась тревожная пора в жизни птиц — распадение колоний и откочевка их обитателей в открытое море, на зимовку.

О том, что базары начали пустеть, я узнал не выходя из нашего лагеря еще 15 августа. В этот день стояла тихая погода, звуки гулко разносились над открывшимся морем, и впервые было слышно, как раскатистому крику кайры вторит громкий не то свист, не то писк птенца. Так кричат только кайренок, впервые спустившийся на воду, и родители, зовущие его в море. Это кайровая семья одной из первых покидала колонию.

19 августа, когда мы попали на базар, распадение кайровых колоний шло полным ходом. Кайренок то здесь, то там срывался с карниза скалы, планировал и опускался на воду. В море виднелись сборища возбужденных взрослых птиц. С появлением каждого нового птенца кайры кричали громче, суматоха среди них усиливалась, нередко переходя в общую потасовку. Расталкивая друг друга, птицы устремлялись к кайренку, клювами хватали его за крылья, голову, ноги, тащили в разные стороны, увлекали под воду.

Дело кончалось тем, что слегка помятый и пощипанный птенец вырывался из этой толчеи и, в сопровождении одной взрослой птицы, наверное кого-нибудь из родителей, беспрерывно переговариваясь с ней, плыл в открытое море. Эта картина была мне уже знакома по Новой Земле. Там при спуске птенцов на воду возникали такие же сборища взрослых птиц. Скорее всего кайры, лишившиеся собственного потомства, еще сохраняли родительский инстинкт — потребность в заботе о птенце — и теперь стремились отбить его у родителей или у таких же бездетных птиц, как и они сами. Объяснить эту странную сцену иначе я не мог.

Случалось, что птенец, спускаясь с карниза, попадал не в воду, а на камни. Он не разбивался, так как густое и упругое оперение смягчало удары. Кайренок быстро поднимался на ноги, вновь бросался вниз и в конце концов добирался до воды.

Участки базара, заселенные кайрами, пустели на глазах. Но моевки продолжали упорно держаться здесь, хотя большинство их гнезд пустовало. Они не только летали вблизи скал или сидели на карнизах, но и — что казалось самым интересным — старательно «изображали» насиживание мнимых яиц, согревание и выкармливание несуществующих птенцов. То, что моевки часто сидели на пустых гнездах и даже делали вид, будто поворачивают время от времени под собой яйца, раньше не раз сбивало меня с толку. Думаешь, что моевки начали нестись, и с трудом добираешься до гнезда, а оно оказывается пустым.

Теперь в поведении моевок появилось что-то новое. Прилетев с моря, птица уверенно садилась на свое гнездо и, часто приседая и кланяясь, выбрасывала из клюва корм, «оделяя» им несуществующее потомство. Если гнездо занимала другая птица, то пищу подбирала она. Если же гнездо оказывалось пустым, то корм съедала сама добытчица. Впрочем, иногда птица лишь изображала, что раздает корм. Несмотря на то что в этом году моевки не размножались, они бессознательно повиновались материнскому инстинкту, старательно сидели на пустых гнездах, а затем, когда по времени должны были бы вывестись птенцы, изображали их выкармливание. К тому же птицы перепутали все сроки. В то время как одни продолжали ложное насиживание яиц, другие делали вид, что кормят птенцов, а третьи ремонтировали и даже строили жилища, принося в клювах клочки мха и травы.

_{Выходы известняков на берегу моря вблизи лагеря}

Во второй половине августа, когда мы после долгого перерыва попали к скалам с птичьим базаром, нас поразили буйные заросли трав у их подножия. Сейчас, когда повсюду встречались лишь голые, сухие стебельки трав, торчащие из-под снега, здесь вовсю цвели маки, камнеломки, кохлеарии. Необычно большие цветы маков с листьями крупными, сочными, мясистыми не походили на те, которые мы привыкли видеть у нашего лагеря. Этот своего рода крошечный оазис был обязан своим происхождением, с одной стороны, тому теплу, что накапливали обращенные к югу скалы, а с другой стороны — плодородной почве, постоянно удобряемой птичьим пометом. Здесь, как и в парнике, растения получали минеральные соли, а при разложении помета также и тепло. Цветы на морозе, рядом с нагромождениями льдов и снежниками! Есть чему удивляться! Чтобы не затоптать их, мы каждый раз стороной обходили эти зеленые лужайки, невольно напоминавшие о Большой Земле — том крае, где сейчас стоит настоящее лето, где цветы и трава, даже еще более высокая и пышная, не диковинка.