Что касается казни Джулиуса и Этель Розенберг, то, как справедливо полагал сам Джулиус, она была неизбежна — так же, как была неизбежна антикоммунистическая истерия начала 1950-х годов. И то, и другое было необходимо правящим кругам США, чтобы заставить народ примириться с войной в Корее и увеличить военные ассигнования. Кроме того, истеблишмент наглядно продемонстрировал левым силам, что за сотрудничество с СССР теперь будут сурово карать.
Мало кто сомневался, что, по сути дела, Розенберги передавали советской разведке довольно важную информацию о технических новинках в области электроники и авиации, но если говорить о ядерном оружии, то информация о нём могла быть у Розенбергов только периферийной. Основная утечка происходила из лабораторий ведущих учёных в этой области.
Но два американских учёных, от которых шла важнейшая информация об атомной бомбе и которые были обозначены в посланиях советской разведки кодовыми именами «Перс» («Персей») и «Квант», так никогда и не были разоблачены. И в этом — тоже особая заслуга Судоплатова и Эйтингона.
Глава VIII. ДВАЖДЫ УЗНИК СОВЕТСКОГО СОЮЗА
Пока генерал Эйтингон проводил долгие часы за рабочим столом, в перелётах в разные концы огромной страны и в поездках за её рубежами, его близкие жили жизнью обычной московской семьи. Был ли в этой семье достаток? Наверное, был: дети были одеты в добротную одежду, да и Муза могла кое-что время от времени себе покупать. Генерал, хотя у него и был «выездной» гардероб, любил ходить на прогулку с детьми в военной форме — ему нравилось, что они гордятся отцом. Только в такое время он позволял себе блеснуть генеральским мундиром и орденской колодкой: во всем остальном он был скромным человеком и требовал того же от всех членов семьи.
Единственным его увлечением, ненадолго отрывавшим его от семьи, оставалась охота. Объездив весь мир и повидав на своем веку столько, что хватило бы на несколько биографий, Эйтингон ценил простые житейские радости: семейный уют, любовь детей, преданность жены. Зло, которое встречалось на его пути, научило его ценить добро во всех формах и проявлениях, и он щедро делился этим умением с детьми.
Незадолго до нового 1951 года, когда отец был в отъезде, в семье приобрели щеночка. Щенок был белый, пушистый и, конечно, всем нравился. Когда приехал отец, он заметил, что было бы совсем неплохо приобрести охотничью собаку, которая стала бы сопровождать его на охоте. Прошло несколько недель и наши соседи, которым очень понравился щенок, доверительно сказали матери, что, если мы задумаем приобретать другую собаку, они с удовольствием возьмут у нас нашего щенка. Мать хотела сделать отцу приятное и сообщила ему, что мы нашего щенка можем теперь отдать и купим для отца охотничью собаку. Он, однако, улыбнулся и сказал: «Охота, конечно, дело хорошее, но дети уже привыкли к этой собачке, да и я тоже. Пусть она останется у нас…»
Семья ждала приближения нового года. Он был прежде всего праздником детей: с нарядной ёлкой и множеством сверкающих игрушек, но ещё — с конфетами «Мишка», пирожными и тортами, мандаринами и засахаренными орехами; мало кто мог позволить себе роскошь лакомиться всем этим круглый год. За окном в Новый год чаше всего была метель, а в доме было тепло, весело и торжественно.
В наших глазах и сейчас стоит ёлка, которую привёз накануне праздника водитель отца. Может быть, это потому, что с той новогодней поры в нашем доме уже никогда не было большой елки. Она была такой высокой, что, когда её поставили в ведро с песком, макушку пришлось отрезать, чтобы водрузить на неё звёздочку. Под потолком парили огромные воздушные шары, а вокруг были гирлянды и ленты. В доме стоял запах пирогов и мандаринов. А под ёлкой были подарки для всех членов семьи. Мы радостно встретили 1951 год. И ничто в ту ночь не предвешало беды…
Осенью сын Эйтингона Леонид должен был идти в первый класс, и отец старался улучить минуту, чтобы позаниматься с ним чтением. У Леонида не всегда получалось, и тогда отец нервничал, ходил по квартире, переживал, ссорился с сыном, потом обнимал его и снова заставлял заниматься. Леонид хотел стать моряком, и поэтому ему выбирали школу, в которой преподавали английский язык. Обучение тогда было раздельное, и школа для мальчиков с английским языком оказалась не так уж и близко: для того, чтобы добраться до неё, нужно было перейти проспект, по которому мчались автомобили. Поэтому директор школы взял с матери мальчика подписку, что она обязуется провожать его в школу и встречать после занятий. Подземных переходов тогда не было.