На прикладе насечки, на сердце рубцы

– Хорошо, – кивнул Степан. – Но они точно были. Если по поселку пройтись, может, и увижу кого, узнаю.

– Вот и отлично. На этом и держись. А я к тебе завтра в СИЗО приеду… Кстати, привет тебе от сестры. И продуктовая передача. Она и сама встретиться с тобой хочет, но не знаю, успеет ли. Если этап сейчас будет, то не разрешат… А то, что внешность тебе надзиратели подпортили, не говори. На уголовников все вали, с которыми дрался. Это для тебя как минимум оправдательный мотив. А я прослежу, чтобы начальник конвоя все зафиксировал. Может, и откажется тебя на этап принять. Здесь все-таки получше…

Обратно в изолятор временного содержания Степана доставили в тот момент, когда во внутреннем дворе отдела милиции в прибывший автозак загружали этапируемых заключенных. Ильинский даже вмешаться не успел, как его загрузили в машину вместе с другими арестантами. О жалобах и самочувствии никто спрашивать не стал.

Глава 32

Жаркое солнце превратило фургон автозака в душную парилку, плюс к тому дальний путь по серпантинной дороге – все это вымотало Степана. И он даже рад был оказаться в сборной камере следственного изолятора. Это был классический тюремный каземат из тех, что ему приходилось видеть в кино. Высокий сводчатый потолок, арочное окно, забранное решетками, кирпичные, неоштукатуренные стены. И что самое важное, здесь было прохладно. И воняло не очень.

В камеру Степан прибыл с двумя арестантами из своего этапа. Крепкий армянин с необычайно пышными бровями, худосочный очкарик с опущенной головой.

Камера гудела, как улей. Подследственные сидели на дощатых нарах, переговаривались меж собой. Арестантов продержат здесь один-два, максимум три дня, чтобы затем распределить по другим камерам, где они будут дожидаться суда и последующего приговора.

«Сборка» – это текучка, здесь нет смотрящих, но вполне могут встретиться мелкотравчатые паханы, претендующие на роль тюремных лидеров. Поэтому Степан не удивился, когда с нар, как перезрелые плоды с качающейся груши, посыпались арестанты. К новичкам они подходили с видом признанных авторитетов; важные, вальяжные, на губах кривые ухмылки. Их было двое, и оба нерусские.

Стоявший рядом со Степаном армянин широко улыбнулся своим соотечественникам. Плотный, широкоплечий арестант с волосатой грудью ободрительно похлопал его по плечу, что-то сказал на родом языке, новичок восторженно закивал, радуясь, что его признали своим.

Широкоплечий знаком пригласил армянина присоединиться к своей шумной компании, что разместилась под самым окном. Следующим, на кого он обратил внимание, был Степан.

– За что сел? – спросил он, с ног до головы окинув его пренебрежительным взглядом.

– За решетку.

– Ты чё, прикалываешься? – злобно оскалился армянин.

– За убийство я сел, – легко выдержав его взгляд, ухмыльнулся Степан. – Такого, как ты, баклана убил…

Слегка толкнув армянина плечом, он двинулся к свободным нарам вдоль правой стены камеры.

– Ты чё, борзый? – осатанело взвыл тот, удивленный столь пренебрежительным к себе отношением.

– Мы тебя на куски порвем, понял? – крикнул его дружок, высокий, пухлый, глазастый.

Но Степан и ухом не повел. А его резкое и независимое поведение отбило у армянина желание выяснять отношения. Может, он вел себя так нагло потому, что чувствовал за собой силу.

Свободных мест в камере было немного, и все °ни находились близко к отхожему месту. Но Степан в арестантские верхи не лез, и биться за место под солнцем у него желания не было.

Он забрался на свободное место на нижнем ярусе- Здесь не было ни матрацев, ни одеял, только голые, отшлифованные телами доски. Немного подумав, скинул туфли, сдвинулся к изголовью своего лежака, сел, подобрав под себя ноги.

Рядом с ним, подложив под голову руки, лежал тощий старик с желтизной в седых волосах. Узкое изрытое морщинами лицо, землистый цвет кожи. Глаза закрыты, веки болезненно дрожат, подбородок мелко трясется. Степан глянул на него мельком: его внимание было занято очкариком, чувствовавшим себя беззащитным перед нахрапистыми армянами.

– Тебя?! За изнасилование?! – под хохот своих дружков прыскал со смеху плечистый.

– Может, тебя самого изнасиловали? – держался за живот пухлый и глазастый.

– Да нет, никто никого не насиловал, – чуть не плача от обиды, мотал головой очкарик. – Просто они хотят, чтобы я на ней женился…

– Ну, тогда тебе повезло. После того, что они с тобой сделали, они обязаны на тебе жениться. Какое благородство! – веселил толпу плечистый.

– Я ни в чем не виноват!

– А вот я думаю, что ты врешь. Думаю, что ты ее все же насиловал!.. А знаешь, что за такие дела бывает?.. Пошли, я покажу тебе, что бывает у нас за изнасилование…

– Не надо ничего показывать. И не вру я. Воры уже во всем разобрались! – заявил очкарик.

– Какие воры? – оторопел от неожиданности армянин.

– Архимед им сказал…

– Архимед?!

– Да, он вор в законе… Он дядя мой родной.

– Архимед?! Твоя дядя? – широкоплечему пришлось рукой подправить отвисшую нижнюю челюсть, чтобы вернуть ее на место. – Ты за свои слова отвечаешь?