На Пришибских высотах алая роса

Только когда солнце перевалило за зенит, позволила себе присесть и перекусить. Ей необходимо было отдохнуть, чтобы с новыми силами преодолеть остаток пути. Подкрепившись, вошла в речку и немного поплавала. Здесь, вдалеке от селений, было совершенно пустынно. И она подумала: что, может быть, и не было войны? Может быть, ей это все приснилось? Стоит такая, никем и ничем не нарушаемая, тишина, что она даже слышит полет бабочки. А какое голубое небо! И какие беззаботные белые барашки по нему бегут и отражаются в прозрачной прохладной воде! Она вспомнила, как в детстве, впервые увидев отражение облаков на воде, решила, что они спустились с неба, чтобы тоже скупаться, потому что им жарко на небе. Она улыбнулась этому воспоминанию, подумав о том, насколько все буквально воспринимается в детстве. Сейчас она знает, что эти облака, которые зачерпывает ладонями, не облака, а всего лишь их отражение. Иллюзия! Но ведь, когда не знала, думала… значит, все зависит от знания. А что она еще не знает, и принимает иллюзию за действительность? Но вдруг ее такие мирные рассуждения нарушил доносящийся с запада и нарастающий с каждым мгновением гул. Ей стало так страшно, что она скрылась под водой. Прямо над ней пролетели немецкие самолеты. Они полетели бомбить советские города и села, а она прохлаждается в реке. Не дав себе обсохнуть, надела на мокрое тело белье и платье, и быстро пошла. Только теперь она подумала, что по времени мост уже должен был бы быть. Она сравнила время, затраченное на дорогу в деревню и обратный путь, и поняла, что она уже прошла больше. Но моста на своем пути не встречала. Неужели это не та река? Так не может быть! Ни какой другой реки в этой местности не было. Но Люся не знала, что дорога, по которой она шла в деревню была относительно прямой, а речка петляла. Идя по берегу, она не могла это заметить. Когда совсем стемнело, она отчаялась. «Самодовольная дура! – бичевала она себя – обрадовалась, что задание выполнила. Ну, и где ты его выполнила? Что с того, что сапоги у тебя в руках, а мост где, а ребята где?!» Уставшая, злая на себя, она упорно шла вперед, не давая себе отдыха. Спотыкалась, падала, поднималась и опять шла вперед, напряженно всматриваясь вдаль: не покажутся ли очертания моста. И вот в сереющем предрассветном небе, она увидела что-то, наподобие арки, над водой. Это сооружение могло быть мостом. Чем быстрее она шла, тем отчетливее становились линии. Да и небо светлело. Теперь она точно была уверенна, что это мост. Последние метры, несмотря на усталость, бежала. Но мост был, а ребят не было. Люся решила, что ребята отлучились, и к вечеру придут.

Она не заметила, как уснула. Уснула, словно упала в глубокую пропасть, без всякой подготовки ко сну, без каких бы то ни было мыслей. Это был тот случай, когда нервная система, переутомленная накануне массой раздражителей, сама приняла решение, подчиняясь инстинкту самосохранения. Проснулась также внезапно, как и уснула. Солнце уже скрылось за горизонтом, и наступили сумерки. Ребята вот-вот должны были подойти. Но, ни в этот вечер, ни в следующий, ребята не порявились. Дорогу через болото к острову, где находилась их землянка, она не запомнила, надеясь на Гену. А там остались ее вещи и продукты. Прождав мальчиков еще один день, она решила возвращаться домой. Люся не могла понять, что случилось с ребятами, но то, что они больше не придут, она поняла. Голодная, расстроенная, без документов, которые остались в сброшенном на «поле ужаса», как они теперь называли минное поле, рюкзаке и теплых вещей, она пошла на восток. Наступала осень с холодными ночами и дождливыми днями, с мокрой землей и грязью по колено. Единственное утешение, что у нее были резиновые сапоги, хоть и на три размера больше.

* * *

Перебирая в памяти эпизоды из своего хождения в тыл, она подытаживала виденное. Перед глазами вставали страшные приметы войны. Голод и руины. Свирепый скрежет металла, рычание пушек, завывание бомб и мин, свист пуль. Тошнотворный запах пожарищ и разлагающихся трупов. Кровоточащая скорбь сердца, теряющего ежедневно друзей и просто соотечественников. Но даже все это не могло погасить в ней жажду жизни. Ей хотелось жить, жить наперекор врагам, жить, чтобы сокрушить коричневую чуму. За это погибли ее товарищи, и она с новой силой будет мстить врагам за загубленные их молодые жизни. Их уходило двенадцать человек, а возвращается она одна. Пусть от ее мести содрогаются фашисты, как содрогаются они от русских «катюш». А немцы уже, в первые месяцы войны, столкнувшись с «руссише партизан», боялись их, как черт ладана. Только бы ей добраться до своих, и по дороге не попасть в лапы фашистам.