На привольной стороне

Своим детям я пела «Голубеньки глазки». Откуда эта песня — не знаю. Но странно — никогда ее не забываю.

Голубеньки глазки
Сделали салазки,
Сели да поехали,
К дедушке заехали.
— Чево, деда, дела(е)шь?
— Ступу да лопату.
Ступу да лопату,
Корову горбату.
Корова-то с кошку,
Надоила с ложку.
Пора, ба(б)ушки, вставать,
Курам зернышки давать.
Куры улетели,
На сосенку сели.
Сосна обломилась,
Друга уродилась.
Шли две татарки,
Сломили по палке,
Убили ворону,
Понесли к Мирону.
У Мирона два коня,
Третья курочка ряба...

Будучи уже студенткой, спрашивала у мамы, помнит ли она колыбельные песни... «Что ты, ничё не помню, не знаю!» — отвечала она. А когда мои дети были маленькими, откуда что бралось. Пела и пела им она песни. «Мама, ты же говорила, что не помнишь ни одной». А она отвечала удивленно: «Откуда чё и беретца?» И заводила:

А ту-ту, ту-ту, ту-ту!
Себе места не найду,
Себе места не найду
Ни на печке, ни в углу.
Ни на печке, ни в углу
В посиден(ы)ки пойду.
В посиденках не сидится,
В руках дело не спорится,
Донце гнется,
Нитка рвется,
Мочка клокчется,
Прясть не хочется.
Пойду к дяде Миколаю,
На печь лягу, захвораю.
— А ты, дядя Миколай,
Самородинку дай!
— Самородинка в лесу,
Пойду схожу, принесу!

Или:

А люли, а люли,
Прилетали три гули,
Прилетали три гули,
Садились на краюшки.
Перва гуля говорит:
— Надо кашку варить.
Друга гуля говорит:
— Надо детоньку кормить.
Третья гуля говорит:
— Надо спать уложить,
А люли, а люли,
Надо спать уложить.

А вот эту необыкновенную колыбельную записала на Урале свердловский композитор М. А. Кесарева у одной старой бабушки, которая пела ее своему внуку низким устрашающим голосом.

Люли-бай, люли-бай,
Хоть сейчас помирай.
Тятька гробик сделает
Из осиновых досок, да.
Повезем, понесем,
Закопаем в чернозем.
В черноземе-то вода
Потечет под тебя...

Этой мрачноватой песней как бы отгоняли злые силы от ребенка.

У моих знакомых, людей современных, с высшим образованием, растет внучка. В этой семье любят народные песни, поют сами, ставят пластинки с записями народных певцов. Слушая их, эта кроха, ей полтора года, берет людей за руки, как бы приглашая поплясать с ней. А когда в доме ставят пластинку с брянскими песнями Антона Тимофеевича Капралова, она вся расцветает, и надо видеть, как она слушает. Это ли не пример того, что песню надо слушать, петь ее, чтобы любить, ведь любим мы то, что знаем.

Как-то Раиса Ивановна — учительница, у которой училась моя дочь Василиса,— попросила меня попеть с детьми, разучить с ними народные песни. Я сказала ребятам, чтобы они поспрашивали у своих родителей, какие народные песни те знают, и записали их названия на листочке. Дети принесли «народные песни» — «Лаванду», «За того парня» и др. Спрашиваю, есть ли дома пластинки с записями народных песен. Не знают. Кто же в этом виноват? Не наше ли равнодушие, пренебрежение к истории своего народа?..

Как-то летом отдыхала я со своими детьми на турбазе «Солнечный камень» — это в сказочных бажовских местах под Сысертью. Детей на турбазе было много, и вот родители попросили меня попеть им русские народные песни, былины рассказать. Я с радостью согласилась. Спрашиваю у детей, верят ли они в чудеса, есть ли в наших уральских лесах баба-Яга? Все хором радостно: «Не...е...ет!» Значит, не было у них ни кикимор, ни леших, ни домовых, ни русалок. Огорченная их ответами, спросила, как же мне быть, если они ни во что не верят? На что один находчивый мальчик ответил, что все эти лесные обитатели сейчас в Красной книге.