На просторах тайги, у студёной реки. Сборник рассказов, эссе

Среди отпускников был и Федя-Байкер, сорокалетний холостяк, оптимист и неприкаянный бродяга, в нескладно сидящем совершено новом черном в белую строчку костюме, белой рубашке с непомерно широким воротом, в ярко-оранжевом галстуке и шикарной фетровой шляпе. Всё это еще пару часов назад висело на вешалке поселкового магазина, а теперь, спешно оказавшись на Фёдоре, несуразно топорщилось, отказываясь признавать в нём своего владельца и избегая облегать его тщедушный организм.

Федор выбирался в отпуск впервые за последние три года и был необыкновенно воодушевлен, но при этом абсолютно трезв, рассчитывая гульнуть культурно по прилёту и отбыть, наконец, в родную деревню, где ждали сына и брата многочисленные родственники.

Своё прозвище Байкер, Федор получил по недоразумению. Любил Федя присочинить, рассказывая о событиях своей или чужой жизни, пофилософствовать на темы ему порой прямо скажем малознакомые. Обычно начиная рассказ, порой на самую банальную тему, ну, типа: «А пошёл я вчера в баню», скоро Фёдор начинал входить в транс и накручивал подробности выхода «в свет» с такой ловкостью и быстротой, что скоро сам забывал конечную цель своего рассказа, оказавшись вдруг совершенно в иной плоскости и временном отрезке исторического процесса.

И вот в один из таких моментов, кто-то из приятелей, долго слушая увлеченно заливающего колокола Федю, обозвал его Байкером, имея в виду, по безграмотности, то, что Федя сочиняет байки.

Тут в разговор встрял второй кореш Феди, заявив, что байкер, это как-то неверно звучит. Вот он читал книгу Конана Дойля про светящуюся в ночи страшную собаку Баскетвиля, убивающую людей, так он жил на улице Байкер Стрит, а потому выходит, что Байкер – это видимо фамилия какого-то деятеля.

– Ну и что? Каждый писатель – врун-сочинитель, так на какой ему улице жить, – возразил приятель, – как раз на улице байкера. И потом, может фамилия у того, в честь которого назвали эту улицу, была Стрит, а Байкер как раз и есть по-ихнему – сочинитель.

– Да нет! – вновь возразил кореш Феди, – я узнавал, стрит – это улица по-английски.

– Ну, тогда всё понятно, – Байкер стрит – улица врунов. А как еще можно назвать людей, сочиняющих такую хрень про светящуюся в темноте собаку?

На том и порешили.

Как ни странно, прозвище-нелепица закрепилась за Федей и стало вторым именем. Было решено – любишь и умеешь врать, сочинять небылицы – значит байкер.

Своим прозвищем Федя загордился, а вскоре раздобыв журнал с крупным на развороте фото заморского мачо в стильных темных очках, шляпе и кожаных штанах верхом на сверкающем хромом Харлей Девидсоне и яркой дамой на заднем диване мотоцикла. С удовольствием прочитав, что это и есть байкер, повесил картинку у себя над кроватью, любуясь столь понравившимся образом.

Теперь при знакомстве, протягивая руку для пожатия, Федя говорил:

– Фёдор, и сделав паузу, увесисто подчёркивал – Байкер.

Получалось, что Байкер как бы фамилия, которая на самом деле была по-русски проста как вздох – Свистунов.

Вскоре отъезжающих позвали к самолету, прибывшему и украсившему местный аэродром, на котором кроме оранжевой бочки для керосина и развивающейся на шесте полосатой мешка-кишки более ничего и не было.

По прилёту Федя, раскрасневшись от волнения, огней аэродрома, увидел в надвигающихся ранних сумерках сверкающую надпись «Мечта» и сам не заметив перемены своего состояния, уже двигался по тесной дорожке мимо палисадника прямиком к стеклянной двери ресторана, как очевидно всякий мотылёк летит на огонь.

У двери ресторана, с неоновой надписью «Добр. …жаловать!» пританцовывали от нетерпения две девахи с непомерно длинными ногами в красных колготках, в вызывающе-боевой раскраске лиц и свирепо торчащими вздыбленными грудями. Навстречу Фёдору раздались возгласы удивления, восхищения: «Какой мужчина!», и он был тут же подхвачен под руки милыми дамами, и уже совершенно счастливый и одурманенный невероятными ароматами дамского парфюма, вдруг как-то сразу уверовав в искренне гостеприимство и чистые помыслы принимающей стороны, шагнул в пропасть ресторана.

Его встречали с музыкой, гремела гитара, пара девиц, одетых в цыганские броские наряды, озорно и зазывающе подмигивали, трясли цветастыми юбками, раскачивали бёдрами и грудями, подавали поднос с угощением. Федя выпил, его обняли и повели, потом налили еще….

«Пей до дна, пей до дна…», – это последнее, что помнил Фёдор.

Очнулся Федя от странного ощущения, как будто его кто-то пытался брить-скоблить тупой безопасной бритвой: на лице было мокро и липко, потом пахнуло смрадом псины. Федя сразу почувствовал озноб и жуткий холод – его колотила дрожь. Открыв с огромным трудом глаза, он увидел над собой огромную лохматую харю с мокрым носом, свесившимся до земли мокрым языком и ушами, которые пытались стоять, но сразу падали, громоздясь на голове бесформенными лопушками.