На прозрачной планете

— Пошли, надо спешить, Тася не любит, когда опаздывают к обеду.

Уже на склоне горы, когда подходили к вертолету, Ковалев заметил:

— Ты молодец, парень, не из робких. Только зеленый еще, своей головы не жалеешь. Я на фронте видел таких. Приходит в часть — подавай ему смертельный риск: «Хочу, чтоб в меня стреляли. Где здесь пули?» Ну и гибнет без пользы. А солдат должен жизнью дорожить, от пуль беречься, чтобы больше врагов уничтожить. Смелым надо быть вовремя…

Виктор с трудом сдерживал довольную улыбку. Лётчик, фронтовик, признанный храбрец, назвал его «парнем не из робких», Значит, есть надежда, что он будет образцовым геологом.

8

И все-таки Виктор был немножко разочарован. Мечтая о путешествиях, в особенности после прощания с Еленой, он рисовал себе будущую жизнь суровой, полной лишений… Поездка на Камчатку представлялась ему незаурядным предприятием. Он снисходительно смотрел на товарищей, чьи пути кончались на Урале или в Восточной Сибири.

И вдруг вместо палатки, где ночуют на снегу и вода в чайнике замерзает к утру, Виктор оказался в хорошем бревенчатом доме; он спал на мягком тюфяке, с простынями, ел три раза в день за столом, накрытым скатертью, после рабочего дня мог отдохнуть за шахматами.

Обычно по вечерам все собирались в столовой, слушали московские передачи для Дальнего Востока или нескончаемые рассказы Петра Ивановича о геологических экспедициях в Якутии и на Кавказе, о снежных лавинах в Карпатах, пурге на Таймыре, землетрясении в Ашхабаде, об охоте на тигров в болотистой дельте Аму-Дарьи и на китов в Беринговом море. Тася слушала эти рассказы восторженно, Виктор — с интересом, а Ковалев — с недоверчивой улыбкой. Видимо, ему казалось странным, что Петр Иванович, этот медлительный человек, любитель поспать и покушать, мог переживать такие приключения.

— А вы не вычитали это? — спрашивал летчик.

Первое время Виктора удивляла желчность Ковалева.

Почему он постоянно угрюм и раскрывает рот только для того, чтобы сказать кому-нибудь неприятность? Потом Виктор узнал, что летчик сердит не на людей, а на свою судьбу. В прошлом испытатель и истребитель, он сбил на войне шесть вражеских самолетов, сам трижды выбрасывался из горящих машин, был контужен, сломал ногу. А сейчас его летная жизнь подходила к концу, и с каждым годом ему все труднее было проходить через медицинскую комиссию. Ковалев нарочно забрался в глушь, где на целый год был избавлен от выслушивания и выстукивания. Старые раны, обиды на медиков, борьба с надвигающейся отставкой ожесточили его. Он стал резок, язвителен, часто задевал людей, даже безобидного Спицына.

— А разве это был тигр? Прошлый раз вы говорили про тигрицу, — возражал он, прерывая рассказ.

— Катерина Васильевна видела, спросите у нее, — обиженно твердил старик.

Но Катерина Васильевна отказывалась поддерживать спор.

— Все это пустяки, — говорила она. — Тигр, тигрица, какая разница? Давно это было. Сейчас ты и мухи, не убьешь.

Спицына сама могла рассказать не меньше мужа, если бы захотела. Она сопровождала Петра Ивановича и на Кавказ, и в Якутию, тонула вместе с ним на Енисее, спасалась от лавины, землетрясения и тигров… Химик по образованию, она работала и коллектором-геологом, научилась спать на земле, есть всухомятку, грести по десяти часов в день или столько же времени идти на лыжах. Она не жалела об уюте, не искала его, не любила шить и готовить и с удовольствием передоверила хозяйство Тасе. Но раза два в месяц на Спицыну находили приступы хозяйственности. Тогда она начинала яростно кроить, вышивать или стряпать, чаще всего печь пирожки. На несколько часов дом наполнялся криком, чадом, а в результате на стол подавалось нечто жесткое и подгорелое. Ковалев наотрез отказывался есть. Виктор отламывал маленький кусочек, и только Петр Иванович, чтобы утешить жену, терпеливо доедал все до последней крошки.

Грибов не участвовал в общих беседах. Он вообще держался отчужденно, сразу после обеда уходил к себе в комнату и весь вечер писал докторскую диссертацию. Но ровно в восемь часов дверь в столовую открывалась и Грибов строго спрашивал:

— Тася, мы сегодня будем заниматься алгеброй?

— Девочка устала, пусть посидит, — отвечал Петр Иванович, всеобщий защитник.

Но Тася, суетливо схватив тетради, исчезала за дверью… С ее уходом сразу становилось тихо и скучновато. Никто не смеялся, не пел, не восторгался и не ахал. И Петр Иванович, скомкав рассказ, говорил, потягиваясь:

— Пожалуй, и я пойду поработаю…

— На боку лежа, — подсказывала Катерина Васильевна.

Петр Иванович, игнорируя нападки, важно удалялся и затворял за собой дверь. Через минуту из спаленки доносился стук сброшенных сапог и скрип кровати.

Виктор и Ковалев переглядывались с улыбкой. Спицына опускала голову.