На прозрачной планете

— И вот два года назад, — продолжал Грибов, — меня пригласил профессор Дмитриевский. Ему поручили возглавить Службу подземной погоды. Дело необычное, сложное, ответственное и новое. И я подумал: зачем а буду консультантом при своем собственном проекте, почетным членом Совета за прежние заслуги. Уж если я зачинатель, так и следует мне быть зачинателем. Подумал… и пошел к Дмитриевскому. Начинали с малого: была опытная партия — два геолога, два коллектора, в Крыму по горам лазили. А сейчас уже целое предприятие, завод предсказаний в несколько цехов.

— Вот я и гляжу на цех с антресолей, — заметил Яковлев. — Стараюсь разобраться. Подожди, не подсказывай. Сам пойму.

3

Работа начиналась, очевидно, там, где стрекотали телеграфные аппараты. Невидимые руки выдавали из окошечка клубки телеграфных лент, напоминающих праздничный серпантин. Лента попадала на конвейер. Машина резала ее, наклеивала на аккуратные бланки. Бланки проваливались в другую машину, похожую на шкаф с белыми дверцами. А из нее выскакивали стопки продырявленных карточек. Сотрудники сортировали их, и передавали по рядам.

— Там в углу телеграф? — спросил Яковлев.

— Даже радиостанция. На нас работают больше трехсот глубинометрических станций во всех концах нашей страны и в странах народной демократии. Ведь землетрясения не считаются с государственными границами. Центр может быть в Румынии, а отзовется на Украине. Эти станции присылают нам кодированные сообщения. Номер станции, местоположение, место съемки, глубина — все обозначено цифрами. А вот расшифровочная машина. Она сама читает и наносит данные на карточки.

— А зачем дырочки?

— Для машины дырки удобнее цифр. Мы складываем карточки по станциям, так они хранятся в архиве. Допустим, нужно выбрать самые глубокие землетрясения по всем станциям. На это есть специальная сортировочная машина. Она просматривает сто тысяч карточек в час и по дырочкам отбирает нужные. Как видишь, и девушки наши привыкли к карточкам — смотрят на свет и переносят все данные на печатные бланки. Самое важное — цифры подземного давления. Их расставляют на картах, каждую на свое место, и потом проводят линии равного давления — изобары, наподобие топографических горизонталей. И тут уже для опытного глаза сразу видна обстановка. Если изобары идут плавно и параллельно земной поверхности — значит, все в порядке. А если изобары искривляются и сгущаются — это уже опасное место, по-нашему «очаг». Сейчас же его берут на заметку, дают ему номер и на карте красят цветным карандашом. Чертежницы так и говорят у нас: «появился цвет». Это значит — опасность налицо. Когда появляется цвет, мы уже настороже. Сейчас же на все станции, близкие к очагу, идет приказ: сообщать сведения каждые сутки.

— Понятно, — сказал Яковлев. — Где закрашено, там будет землетрясение.

— Не совсем так, — поправил Грибов. — Не все очаги опасны, попадаются ленивые, неподвижные, там обстановка не меняется веками. А бывает очаг живой, где идет процесс, давление все возрастает. Тут уже к геологии присоединяется сопротивление материалов. Ведь земная кора — это камни. При большом давлении камни не выдерживают, разрушаются: скалываются чаще всего. Мы сейчас же высчитываем, каково разрушающее давление, и смотрим, близко ли оно. Чем ближе, тем ярче, красится очаг: сначала желтым цветом, затем зеленым, синим, черным и, наконец, красным. Когда появилось красное, пора давать тревогу. Значит, камни на пределе прочности и вот-вот разрушатся. А когда они разрушатся, равновесие будет потеряно. Массивный кусок земной коры, или по-геологически «плита», съедет вниз. Бывает и наоборот — плиту выдавит наверх. Тут и происходит землетрясение. Самое трудное — это угадать момент. Каждый очаг живет по-своему. Иной раз на карте все сплошь красное, а потом напряжение перераспределилось, и, глядишь, красное чернеет, черное синеет, и все рассосалось, как бы выздоровела земля. Или так еще: садится плита, напряжение в одном углу все нарастает, а срывается другой угол, противоположный, Стандарта никакого нет.

— Я вижу красное и черное, — сказал Яковлев, указывая вниз, на ближайший стол, за которым работал старичок небольшого роста, с седым ежиком и острой бородкой.

— Это как раз мой помощник, руководитель дальневосточной группы. Что получается у вас, товарищ Карпович?

Держа развернутую карту в обеих руках, старик поднялся на антресоли.

— Вот посмотрите, Александр Григорьевич, все идет как вы говорили. Массив садится, жмет на юго-западный угол. По-видимому, здесь и будет самый центр землетрясения, южнее острова Таналашка.

— Съемку надо делать четыре раза в сутки. Заготовьте приказ всем камчатским станциям.

— Приказ я заготовил. Да все не то, Александр Григорьевич, сбоку снимаем. Вот если бы на Таналашке сидел глубинометрист…

— Вы же сами знаете, это остров чужой.

— А не попробовать ли по дипломатическим каналам, Александр Григорьевич? Дело-то серьезное. Напишем: так и так, дескать, общая угроза… Неужели не пустят двух человек, только двух — глубинометриста и радиста?