На птичьих правах

Декабри не кончаются, это пустые листы
неотбеленной свежей прохладной форзацной бумаги,
к новогодней мистерии чуткой. Светлейшей из магий
мы их просто штрихуем дождями, наводим мосты
между днями и вечностью через провалы судеб,
золотые ущелья без доступа внешней тревоги.
Мир сбивал меня с ритма – сосед вечно слушает рэп.
Это дождь накосячил – горшки обжигают не боги.

За свинцовость реки, размышляющей, течь или сны

вековые смотреть до несбыточной новой весны,
за свинчатку дождя, за покровы обугленных туч
стебельком неразумным проклюнулся узенький луч,

так прорежутся крокусы в марте сквозь твердь изнутри,

острым ножичком вспорют бездарную плотность и сухость
наслоений – сказать: не могло – но случилось, смотри —
много спросится, только ответ – за пределами слуха.
У земли, непохожей на губку, невидимых пор,
жадно пьющих и алчущих – тысячи, – воду ли, время…
Кудри рыжего дыма, вращаясь, уходят в раствор
облаков, доказавших незыблемый хлад теоремы.

Я закрою глаза – изнутри догорает огонь,

ярко-красный, и бьётся – вот именно – в тесной печурке
головы. Ветер выдуть старался нагой —
только волосы выпрямил. Пусть задувает окурки.
Я устала, я так отдыхаю – вздыхаю и чай
прогоняю сквозь поры и листья, сквозь клетки, и трубки —
там их много, я видела видео. Музы молчат —
значит, пушки вступают, и вдрызг разлетается хрупкий
день – встряхнуть и расправить,
как скатерть на чистом столе,
я сама виновата в бездарности пьесы недлинной,
виновата – не больше той женщины на корабле,
я же помнила в юности главный свой эквивалент,
мирозданье равнялось… чему? В той системе зеркал
ты всегда находил, даже если не слишком искал,
оправданье всему, в чём достаточно адреналина.
Искривлённость пространства на лицах почти не видна —
все закрыты, разумны, причёсаны строго и просто.
Но смотри – изнутри в Темерник набегает волна
и тревожит устои железобетонного моста.

Через тысячу лет не узнаем названия рек.

Городов очертанья на карте и речь – всё иное.
Ну так что мне привычный двукратно подтаявший снег,
длинный стих мой невнятный, размытый плеснувшей волною.

Мир прекрасен и хрупок… Но я не об этом сейчас.

Есть лекарство в конце от иллюзий, амбиций, идиллий.
Полыханье физалиса выхватит гаснущий глаз —
спасены. Всё вернулось. И вспомним, зачем приходили.

«Мой двор, лоскут вселенной отрезной…»