На пути к Сверхчеловечеству

Очень трудно описать это подсознательное сопротивление: у него тысяча лиц — столько, сколько индивидов, и в каждом индивиде окраска другая, «синдром», если можно так сказать, другой, каждый держит свой частный театр, со своей мизансценой, своими предпочтительными «ситуациями», со своей маленькой и большой Куклой. Но это одна и та же кукла подо всеми цветами, одна и та же история за всеми словами и одно и то же сопротивление везде. Это это сопротивление. Это точка, говорящая «нет». Она не раскрывается сразу же, она летучая, лукавая. В действительности, мы видим, что она любит свой театр, это смысл ее бытия, ее вкус жизни, и если бы не было больше драмы, которую можно было бы разыгрывать, она бы сама ее сотворила — это великолепный драматург. И это, возможно, даже самый великий драматург всей этой хаотической и болезненной жизни, которую мы видим. Но каждый из нас дает приют своему маленькому «человеку страдания»[31], как называл его Шри Ауробиндо. Мировая драма прекратится, когда мы сами начнем прекращать свои маленькие драмы. И эта кукла проскальзывает между пальцев: изгнанная с ментальной сцены, где она ворочала своей вопросительной и объяснительной механикой — это неутомимый задаватель вопросов, она задает эти вопросы из удовольствия задавать их, и если ответить на все вопросы, она тут же изобретет другие, ибо это также великий скептик — выселенная из разума, она опускается на ступеньку ниже и идет разыгрывать свой номер на витальной сцене. Там она уже на более прочной основе (чем ниже она опускается, тем более прочной становится основа, и в самом низу это сама твердость, превосходный узел, неисправимая точка, абсолютное «нет»). На витальной сцене мы знаем более или менее все ее трюки, ее большую игру страданий и желаний, симпатий и антипатий, ненависти и любви — но, на самом деле, это два облика одной и той же пищи, и зло для нее столь же смачно, как и добро, страдание, как и радость: это лишь склонность глотать в том или ином направлении. Даже милосердие и филантропия очень хорошо служат ее цели: она раздувает их тем или иным образом. Чем более это добродетельно, тем более оно прочно. Идеализм и патриотизм, святые или менее святые цели — ловкая ее провизия. Она владеет искусством прикрываться чудесными мотивами, ее найдешь на благотворительных собраниях и на мирных конференциях — но Мир никогда не наступит, и это понятно, ибо если каким–то чудом наступит Мир или нищета будет изгнана со всей земли, то что останется ей? Изгнанная с этой сцены, эта кукла погружается на ступень ниже и исчезает в подземельях подсознательного. Но не надолго. Там она начинает ясно вырисовываться, если можно так сказать, раскрывать свой настоящий облик; она становится очень маленькой, жесткой, какой–то кривляющейся карикатурой — «мрачный эльф», как назвал его Шри Ауробиндо.

[Человек] приютил в себе мрачного Эльфа

Влюбленного в печаль и грех.

… …

Серый Эльф содрогается от небесного пламени

И от всего радостного и чистого;

Только из–за удовольствия и страсти и боли

Драма его может длиться.[32]

Этот эльф готов ко всему, он цепляется к чему угодно, извлекает выгоду из самого мелкого дефекта, чтобы вновь захватить свою сцену, малейший предлог — чтобы выпустить свое чернильное пятно и покрыть все во мгновение. Это облако мгновенное, плотное, черное, клейкое. И это предсмертная борьба, ибо он прекрасно знает, что умрет. Это его последняя большая игра. Это то самое, что разыгрывает свою последнюю карту в мире. В сущности, в самой сущности, это узел микроскопической боли, нечто, что боится солнца и радости, нечто, что задыхается и боится простора. Это жесткое, как камень, возможно, столь же жесткое, как первый камень земли. Это темное НЕТ жизни и НЕТ всему. Оно не хочет. Оно здесь, и оно не хочет. Это, возможно, сущность смерти, корень ночи, первый крик земли под жалом Солнца Истины.

Этот эльф здесь до самого конца и края — он, возможно, здесь для того, чтобы заставить нас спуститься на самое дно и открыть наш бессмертный облик под маской смерти. Если бы его не было здесь, мы бы, возможно, все уже сбежали бы на небеса Духа. Но, говорится, что наше бессмертие и наше небо должны делаться в материи и через наше тело.