На пути Орды

Афанасич был потрясен значимостью момента и своим участием в историческом событии. Он понял все, – от слова до слова – то, что сказал Бушер, но смысл сказанного разумом не осознал.

«Да, никакой от тебя теперь помощи, – подумал Аверьянов. – Все: морда кирпичом, сопли пузырями, – уважили, что называется. Впервые залетел так высоко: ну просто региональный депутат из села Пиявкино Завалящинского района, – счастлив, горд… Бедный дедушка!»

Коля решил, не мешкая, взять на себя инициативу переговорного процесса.

– Я, старший лейтенант-колдун Николай Аверьянов, временно исполняющий обязанности начальника штаба центрального комитета по обороне села Берестиха от монголо-татарской агрессии и уполномоченный гражданским населением данного села на переговоры, заявляю: платите деньги – все вам будет!

Бушер, явно не ожидавший простого ответа после столь длинного перечня титулов и должностей этого юного колдуна, сперва насторожился. Однако, подумав пару секунд, он решил ответить на откровенность откровенностью.

– Сколько?

– Сколько? – Коля почесал подбородок и неожиданно для себя ляпнул: – Шестьдесят четыре номинала по оценке БТИ… Ну, или сто двадцать восемь тысяч МРОТ! На ваше усмотрение!

– Я не владею столь изощренно русским языком… – виновато улыбнулся Бушер с легким кивком головы. – Может быть, солнцеподобный старший лейтенант-колдун, временно исполняющий…

– Ага! – прервал Николай, поняв, что БТИ – бюро технической инвентаризации, а также МРОТ – минимальный размер оплаты труда, – едва ли было известно обитателям тринадцатого века. – Да просто, – к черту БТИ, – вдвое, две рыночные цены! Одна цена – чтобы все можно было вновь построить. И вторая – в награду населению за то, что они будут гулять половину лета в приятном для них направлении, – в лесу, – с комарами и гнусом…

– Я думаю, это возможно… – согласился Бушер. – К вечеру требуемая сумма будет собрана.

– Хорошо, – кивнул Коля. – Вечером – деньги, утром – стулья, утром – деньги, вечером – стулья… Но сначала деньги!

Из произнесенного им Бушер понял лишь последнее предложение.

– Сначала деньги, да… Вечером.

– Тогда за ночь, к утру, мы освободим село, – кивнул Коля. – Твой темник сможет беспрепятственно с первыми лучами завтрашнего солнца войти в него. Теперь относительно того, что сумма будет «собрана». Ничего не «собирать», вот что, – вам ясно?! Я продам вам Берестиху, только если этот ваш чмо… то есть, Чунгулай, виноват, если он расплатится своими деньгами, а не «собранными»… Я четко высказался? Все понятно?

– Я понял, – кивнул Бушер.

– Нет, лучше я третий раз повторю, – это очень важное условие: он должен заплатить своими деньгами, – подчеркнул Аверьянов. – Мы отдаем свое село, а ваш… Чунгулай должен дать за него свои деньги. Только свои! Повтори, старик, что я сказал!

– Конечно, свои! – подтвердил Бушер. – Как можно заплатить чужими деньгами? Твой товар, его деньги! Купля-продажа, понятно. У повелителя много денег. Своих, разумеется. Да ведь никто из воинов и не ссудит его, – чтоб он купил это село на их деньги! Это просто смешно, верно, Бакар?

– Ты прав, старик, – согласился Бакар. – Батыри скажут, что у них ничего нет. Повелитель заплатит своими деньгами, конечно. Деньги есть у него. Я, Бакар, видел деньги повелителя своими глазами, – как вижу тебя. Их много, хватит и на десять таких крепостей.

– Ну хорошо, – вздохнул с облегчением Коля. – И говорить больше не о чем. – Он положил руку на спину своего коня, готовясь взлететь в седло…

– Один вопрос… – остановил его Бушер. – Я хотел спросить… Узнать… Я учил русский язык, мне интересно. Что означает слово «валенки»?

– О, боже мой! – улыбнулся Коля. – И ты туда же! Валенки – это обувь. Из войлока, как сапоги…

– Понятно, – Бушер благодарно склонил голову. – А почему вы, русские, говорите и пишете по-разному?

– Как так? – удивился Николай. – Как говорим, так и пишем!

– Нет! – возразил Бушер. – При штурме города с названием «Владимир» мне удалось спасти русские летописи… Только семь свитков, к сожалению… Вот, я их взял с собой… – Бушер достал из-за пазухи халата телячьи свитки и, развернув один, прочитал в качестве образца: – «Людие же изнемогаша во граде, а из Новагорода не бысть им помощи, зане бо тогда кийждо о себе печашеся, на всех страх и трепет бысть, в недоумении все быша…» Вот! Вы же так не говорите?!

– Это я могу объяснить, – очнулся вдруг Афанасич. – Летописи у нас пишут отроки десяти-пятнадцати лет от роду, – под диктовку старика-летописца. Каждый отрок пишет то же, что и другие, чтобы много летописей было и чтоб хоть одна из них до потомков дошла, – понимаешь, дедушка? – Афанасич явно считал себя мужчиной во цвете лет по сравнению с Бушером.

– Но почему же они пишут не так, как произносят?