На пути Орды

– Они пишут именно так! Звук в звук. Слово в слово! Так диктует летописец. Глубокий старик, уважаемый старец, весен сто обычно от роду… Головой, бывает, слаб уж, да и зубов нет, садится поближе к печке… То спит, то шепелявит: «галици помолъкоша, сорокы не троскоташа, полозие ползоша…» А отроки как слышат, так и пишут. Попробуй, исправь летописца, – мигом с плетьми ознакомишься! …Иной летописец сам потом никак не поймет, что говорил… Нестор, помню, – в нашем Городе инок был, – тот и не читал: свои же слова читать боялся, – отдиктует и сразу рукой мальцам: проваливайте враз с моей кельи!

– Занятно! – восхитился Бушер. – А вот… Самый последний вопрос: что означает это чрезвычайно трудное для моего языка, губ и гортани русское слово «взбзднуть»?

– О-о-о! – встрепенулся Афанасич. – Сейчас объясню. Вот, представляй, прихватило тебе поясницу…

– Кокосовым маслом, горячим? – тут же отреагировал Бушер.

– Да это ерунда! – отмахнулся Афанасич, даже не вникая. – Только крапива, свежая крапива!

– Крапива… А зимой? – ехидно поинтересовался Бушер.

– Зимой другая песня! Зимой – бобровья струя и кислое молоко… Мешаешь в кринке и добавляешь туда… Летучих мышей знаешь? Ну, вот такие, – днем вниз головой во мраке на чердаке висят, спят, а ночью по горнице носятся, срут на лету и нежно посвистывают?

– А как же! – кивнул Бушер… – Еще б мне не знать!

* * *

С лесной опушки татарам были хорошо видны высокие переговаривавшиеся стороны, – Бушер и абсолютно седой русский старик оживленно что-то кричали друг другу в лица, спорили, разводя и размахивая руками, временами то резко приседая, то ожесточенно сплевывая в разные стороны.

До ушей татар долетали лишь междометия и краткие, хлесткие образцы русской и персидской ненормативной лексики, непонятные еще и в силу своей полной оторванности от более тихого и потому неслышного контекста беседы.

– Переговоры идут нелегко, – глубокомысленно заметил Шаим, пытаясь заглянуть в лицо Чунгулая и прочесть на нем свою судьбу.

– Ты, как всегда, прав, Шаим, – сморщился Чунгулай, брезгливо смерив Шаима взглядом.

«Как это может убить? – подумалось темнику. – Абсолютно никак».

Результаты переговоров тревожили его значительно больше.

* * *

Подходя к воротам Берестихи после окончания переговоров, Аверьянов решил слегка «оживить» задумавшегося Афанасича:

– Ну что, Афанасич, продали мы Берестиху с тобой?

– Продали, Коля! – старик махнул рукой почти что равнодушно.

Что его мучило, Аверьянов так и не смог понять.

* * *

Бушер, подъезжая к группе всадников, ожидающих его на опушке, – Чунгулаю с Шаимом, окруженным отрядом охраны, – прокручивал вновь в своей памяти прошедшие только что переговоры.

Внезапно ему в голову пришла мысль, что всемирная история, видимо, еще не знала события, подобного этому.

Действительно, было ли так, – где-то, когда-то, – чтобы воитель, осадивший крепость, разрешил всем ее обитателям, защитникам покинуть охраняемые ими пределы, забрав с собой все ценности, всю утварь, живность, скарб.

Оставив лишь голые стены. И за эти-то голые стены предводитель захватчиков заплатил защитникам двойную их стоимость. Заплатил за то, чтобы защитники разрешили ему раскатать беззащитные, старые стены по бревнышку. А потом эту старую рухлядь сжечь.

Попозже они вернутся сюда, эти защитники, и отстроят все новое, вдвое лучшее, – за двойную цену, заплаченную захватчиками!

«Абсурд!» – подумал Бушер эль Рияд.

Он заметил, что Шаим стоит на удалении от Чунгулая, плотно окруженного личными телохранителями, и мысленно усмехнулся: «Похоже, Чунга считает, что телохранитель защитит его тело от судьбой предначертанного…»

* * *

– Мужики! – Аверьянов собрал берестихинскую дружину возле кузни. – Завтра с утра нам всем предстоит выдержать штурм…

– Это вы так с Афанасичем договорились с ихними послами?

– Нет. С послами мы договорились о том, что сегодня вечером татары вам всем дадут немного денег…

– Вот это да!

– А много?

– Татарский повелитель, этих, что на опушке стоят, Чунгулай, обещал заплатить каждому берестихинцу двойную стоимость его жилья.

– Не поняли…

– Ну, твоя изба, с сараями, со скотным двором, дровником и баней, – сколько, например, стоит?

– Гривен десять.

– Так Чунгулай тебе вечером двадцать гривен пришлет.

– А хозяйство мое, что – себе, что ли, возьмет?

– Нет, я не думаю, – усомнился Николай.

– А как же тогда? – недоумевая, мужики стали переглядываться.

– Вы начало моей речи мимо ушей пропустили, – заметил Коля. – Я ж с самого начала сказал, что завтра с утра нам предстоит выдержать штурм…

– А чего им штурмовать-то? Они нам денег дарят… Друзья, выходит?

– Ни в коем разе! Завтра утром они бросятся отнимать у нас то, что дадут нам сегодня вечером.

– Ничего не понимаю.

– Долго объяснять, мужики, – вздохнул Аверьянов. – Воспринимайте пока как данность. Очень дел много. Завтра отобьемся, все подробно расскажу.

– Ну, говори, чего сейчас делать надо? Что придумал?