На пути в Эммаус Надежда во времена неопределенности

«мы начали определять 'прогресс' как последовательное 'освобождение' человека от любых ограничений'. Мы научились (и нас научили) считать главные отношения и связи между людьми… проявлением угнетения. На протяжении всей эпохи модерна политические лидеры, воины свободной торговли и философы сплотились, чтобы единым фронтом освобождать человека от этого угнетения. Теперь любой из нас может свободно выбирать, как и с кем связывать свою жизнь, и так же свободно разрывать эти связи… Теперь любая связь между людьми должна пройти проверку на счастье — то есть на то, сколько счастья обещают нам те или иные отношения. Безусловно, все это освободило нас от множества мелких проявлений рабства. Но освобожденный человек оказался в узах нового, не менее страшного рабства. Жизнь оказалась ничем иным, как простым движением к смерти. Теперь, когда все, что раньше наполняло ее содержанием, было объявлено эфемерным,., она превратилась в долгую генеральную репетицию грядущего небытия»[66].

Некоторые реагируют на такой анализ человеческой дилеммы стоически, принимая неизбежность трагической природы мира. Интересно отметить, что именно такую реакцию мы слышим от автора библейской Книги Екклесиаст, заключающего, что, поскольку человек обречен на то, чтобы сгнить в земле и навеки кануть в лету («Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после» — Еккл. 1:11), то жизнь его — лишь «суета сует», а значит, совершенно бессмысленна (Еккл. 1:2). Единственный способ победить отчаяние, возникающее при таком взгляде на реальность, — это просто продолжать жить; пусть мир, как говорил Камю, «абсурден», но подлинно гуманистические ценности способны выдержать это открытие и помогать людям вести воистину хорошее, жизнеутверждающее существование.

Примеры такой реакции на бессмысленность жизни перед лицом смерти мы видим у великого множества гуманистов, чья жизнь была образцом добра, сострадания, милосердия и неустанного труда ради справедливости и равенства. Однако нам необходимо спросить себя, способна ли эта «героическая посвященность» выжить в историческом и культурном контексте, где духовные ресурсы для такой жизни истощены и практически сошли на нет. Как Эрнст Бекер заметил уже более тридцати лет назад, одномерность поздней модерности выпустила в мир идеологию коммерциализма, подобной которой еще не было в человеческой истории, в результате чего человек «алкоголем и наркотиками заглушает в себе осознание реальности — или убивает свое время, гуляя по магазинам, что, в сущности, одно и то же»[67].

Все эти вопросы не являются абстрактными или теоретическими; они напрямую связаны с будущим человечества и нашей общей планеты. Более того, современные меры по предотвращению экологической катастрофы, какими бы нужными и благими они ни были, часто не затрагивают главных причин того деструктивного образа жизни, который грозит погубить Землю и все живое. Нас не спасет простая модификация преобладающего сейчас мировоззрения и связанного с ним образа жизни. Для реальной перемены необходим критический анализ самих основ современной культуры и новая готовность честно взглянуть на подавляемые страхи, которыми подпитываются убеждения и действия, влекущие нас к катастрофе. Иными словами, диалог на дороге в Эммаус нужен сейчас как никогда раньше, так как он дает нам надежду на то, что для человеческой семьи можно найти иной путь — путь, где люди уже не будут отрицать смерть, подавлять мысль о смерти или тривиализировать ее. Такой путь должен лежать через дом в Эммаусе, где двое отчаявшихся людей взглянули в лицо воскресшему Иисусу и потом засвидетельствовали, что своими глазами видели смерть смерти. В свете этого события слова Эрнста Бекера приобретают еще более глубокое значение: «Кто знает, какую форму в будущем примет движение жизни вперед и как оно использует наши мучительные поиски»[68].

Горящее сердце