На пути в Индию. Персидский поход 1722–1723 гг.

Оставшийся в Гиляне Шипов и не думал вывозить свою артиллерию — и оказался прав. Он доложил, что визирь и ханы потребовали от него немедленно «выслать» войска под угрозой их «выбить», а «доброжелательных» к русским местных жителей стали арестовывать. Полковник отвечал, что отправляться ему не на чем — корабли ушли, выйти из Решта в Перибазар он тоже не может — у солдат нет палаток для полевого лагеря, а на угрозы заявил, что с теми, кто попытается их исполнить, будет «поступать как с неприятелем»[109].

4 апреля переговоры закончились: «великое множество неприятелей» пошли на приступ «резиденции» гарнизона. Штурм был отбит ценой 10 человек убитых и 23 раненых. Началась осада, но в ночь на 7 апреля «оплошные караулы» ополченцев прозевали атаку трёх рот, закончившуюся разгромом толпы: на месте остались 321 убитый; потери отряда составили 1 убитый и 7 раненых[110]. Неудачей закончилось и нападение на суда в Энзелийском заливе — моряки капитан-лейтенанта Золотарёва расстреляли поставленные «бунтовщиками» под руководством кескерского хана батареи и потопили их лодки.

Легко одержав победу, небольшой отряд Шипова тем не менее оставался противостоять намного превосходящим силам «неприятеля». Но Соймонов уже спешил обратно с подкреплением: Пётр I повелел отправить в Гилян пополнение под началом опытного бригадира Василия Яковлевича Левашова, которому предстояло сменить Шипова на посту «главного командира». Эскадра капитана Мятлевавы вышла в море 20 апреля 1723 года с двумя тысячами солдат и офицеров и двадцатью четырьмя орудиями на борту[111]. 9 июня Левашов рапортовал о прибытии войск на место, а через месяц уже подробно доложил о начале строительства, несмотря на протесты визиря, крепости на Шемахинской дороге и о своих первых впечатлениях от новообретённых подданных Российской империи.

Бригадир возмущался действиями визиря, упорно не желавшего принимать новую политическую реальность и призывавшего жителей быть «верными шаху и бусурманской вере», отчего последние «канфузятца и в развращении ещё великом». О местных обывателях Левашов отозвался критически: «Народ зело пустоголов, а наипаче лжив, однако, признаваетца, нас не так опасны, как своих боятся». Он видел, что затянувшееся безвластие стимулировало внутренние усобицы и обычную уголовщину, когда «партии» бродяг и прочих деклассированных личностей-«лотов» занимались в Реште грабежами и убийствами. Признавая, что «мы здесь ненавидимы», он, однако, отмечал, что уже может рассчитывать на «доброхотных» из местных жителей, которые предупреждали русских о намерениях своих противников[112].

Находясь с подопечным послом Измаил-беком в Петербурге, Семён Аврамов 7 июня 1723 года в специальной записке подробно описал основные доходные статьи гилянского экспорта — товары (рис, шёлк и ткани — парчи, «кановаты», «объяри», «бохчи» — «платки кановатные з золотом» и серебром), которые обычно продавались турецким купцам в обмен на английские и французские сукна; по данным консула, полученным от рештского визиря, казённые сборы от гилянского торга составляли 130–140 тысяч рублей.

Консул сообщал начальству, что военные вели себя не очень разумно с точки зрения государственного интереса. Жители опасались русских, потому что была жива память о явившихся «за зипунами» казаках Стеньки Разина. Исправить впечатление можно было «ласковым» обхождением, но Шилову оно явно не давалось. Полковник не желал также поддерживать отношения с местными властями. «Кофе и чаю не пил и к нам в гости не ездит», — жаловался визирь Мамед Али-бек, который сам приезжал к Шилову не раз, но ответного визита не дождался. Аврамов долго убеждал местных купцов в выгоде торговли с Астраханью, а командир не желал грузить их товары на российские суда, порожняком возвращавшиеся в Астрахань: «Этот де интерес невелик». В результате торговцы собрались отправлять их привычным караванным маршрутом через «турецкую землю» к Средиземному морю[113].

Левашов старался не повторять ошибок предшественника. Выбор царя оказался верным — бригадир на долгие годы стал разумным и предусмотрительным колониальным администратором: строил крепости, приступил к сбору пошлин, завёл отношения с местными армянами и стал получать от них достоверные сведения о положении в других провинциях Ирана. Один из его помощников Пётр Сергеев (Петрос ди Саргис Гиланенц) стал в том же году командиром армянского конного отряда на русской службе[114].