На пути в Халеб

Франк сказал, что пойдет в свою комнату, и был награжден очаровательной улыбкой Жиннет. Карэ заявил, что желает помыться, а Элен — что ей надо отдохнуть часок-другой и обязательно вымыть голову. Мне хотелось последовать за Элен, но я чувствовал необходимость пойти с Жиннет, да мне и самому любопытно было поглядеть на Ксавье. Я проводил Элен печальным взглядом, а Жиннет подхватила меня под руку и увлекла на второй этаж. В коридорах было темнее, чем во дворе. На стенах висело несколько старых политических карикатур.

Ксавье лежал на узкой кровати в небольшой комнате, чрезмерно заставленной разностильной мебелью. Он был молод, худ и очень бледен. К его предплечью была подсоединена трубочка, по которой текла какая-то жидкость, и, хотя она не была красной, я решил, что это кровь и просто из-за темноты невозможно верно определить ее цвет. Он улыбнулся Жиннет и поздоровался со мной синими, как у пересидевшего в пруду ребенка, губами. Вид этого бледного Ксавье, распростертого на железной койке, тронул меня до глубины души. Почему он вынужден лежать в этой комнатушке, если в Мануаре есть десятки комнат? Уродливый и громоздкий шкаф, грязный вытертый китайский коврик, радиоприемник с наводящими тоску резными завитушками — все здесь, за исключением разве занавесей, вселяло уныние. На прикроватной тумбочке лежало руководство игры на саксофоне.

— Я слышал, вы стали посещать бега, — сказал он.

— Мы были у Абеля, — ответила Жиннет.

— Как его глаза? Одно воспаление следует за другим вот бедолага.

— Выглядит он отлично, — сказала Жиннет. — Показал нам фотокарточку своей невесты.

— Да, он славный парень, — согласился Ксавье. — Понравились вам бега?

— Было чудесно! Наряды, краски при свете горящих огней, как на сценах охоты у Учелло, просто не верится! Это было самое красивое зрелище из всего виденного мной в Париже.

Ксавье довольно улыбался.

— Завтра я покажу вам своих лошадей. Вы делали ставки?

— Не люблю связываться с кассами, — ответил я.

Жиннет погладила его по груди, и он поцеловал ей руку.

— Это скоро кончится, — сказал он. — Я собираюсь полежать тут еще несколько минут. Можете пока устраиваться. Я потом спущусь в библиотеку, там и встретимся.

— Я побуду с тобой, — сказала Жиннет.

— Я тоже.

— Нет, ты иди к себе, — распорядилась Жиннет. — Готова спорить, что тебе дали комнату рядом с Элен. Я, правда, не уверена, что мы будем спать в своих комнатах…

— Что ты имеешь в виду?! — испуганно спросил Ксавье.

— Я думала, может, нам перебраться в хижину…

— Нет-нет, пожалуйста, не надо! Останьтесь здесь хотя бы ночи на три!

— Хорошо, хорошо, только не волнуйся, — успокоила его Жиннет.

Я снова оказался в темном коридоре. Густые заросли вьющихся растений затеняли окна. С одной стороны еще золотились облака, а с другой воздух уже принял обреченный синевато-серый оттенок. Передо мной раскинулись поля и пологие холмы, а вдали как будто виднелось море, хотя моря там быть не могло. Похолодало. Я закурил и пошел отыскивать Карэ, который прихватил мою сумку.

Я попробовал несколько дверей, но поддалась лишь одна. На кровати лежала моя сумка, а на зеленом комоде стоили фаянсовая полоскательница и кувшин. Я побрился и умылся. Грудь снова была вся в мельчайших крапинках — кусок коралла царапал воспаленную кожу. Я не нашел в сумке салицилового спирта, которым прижигал ранки. Уже не раз я подумывал выбросить этот коралл, но чувство, похожее на суеверие, удерживало меня. Меня удивляло это мне самому непонятное упорство, тем более что вообще-то я не подвержен суевериям (разве что склонен приписывать особое значение определенным возрастам).

У моего коралла три веточки, каждая из которых раздваивается на более узкие отростки. Часть из них обломилась, а на одном конце торчит тонкий острый шип. Хотя коралл сломан и обкрошился, цвет его по-прежнему сочен и свеж.

Я натянул свитер и отправился на поиски библиотеки. Коридоры погрузились в кромешную тьму. Послышались голоса, и я нажал на ручку какой-то широкой двери.

При входе в зал с книгами у меня дух занялся. Зал этот был просторный, роскошный. Во всем сказывалась благородная щедрость — высокий потолок, обилие воздуха, поместительные шкафы с книгами, огромный стол, — даже в том, как стоял, несколько некстати, в самом центре комнаты большой голубоватый глобус. Жиннет и Ксавье еще не спустились. Элен беседовала с каким-то длинноволосым мужчиной. Мне было известно, что это латиноамериканский приятель Жиннет.

— Я думал, ты с Жиннет, — сказал Франк.

Я пробормотал что-то невнятное и уселся рядом.

— Ты сказал, что идешь вместе с Жиннет! — прошипел Франк, сдерживая злобу. — Ты…

Элен попросила его и Карэ спуститься в погреб, но Карэ продолжал смотреть на огонь, и мы, не говоря ни слова пошли вдвоем, я и Франк, и скоро вернулись с бутылками красного вина без наклеек.

Меня представили латиноамериканцу, Камилио. Через несколько минут появился Ксавье, а за ним Жиннет, серьезная, замкнутая и старательно напудренная. Она чмокнула Элен и шепнула мне, что Камилио пригласили специально для меня.