Читаем На путях исторического материализма полностью

Различие между истинным и неистинным является непременной предпосылкой любого рационального знания. Его центральным положением является доказательство. Неслучайно, что последним столь широко пренебрегают в структурализме. Неглубокие полевые работы Леви-Строса и его надуманные карты систем родства, десятиминутные психоаналитические сеансы Лакана; верования Фуко в «Корабль дураков» и в басню о «Великом заточении»[2-25] — все они представляют собой не столько личные недостатки или промахи упомянутых практикующих ученых, сколько нормальные и естественные допуски в свободной игре означения вне истины и лжи.

Выступление против репрезентации присуще понятию аутотентичного, инстинктивно стремящегося к существованию языка, оказывает предсказуемое влияние на статус причинности в структурализме. Тут мы подходим к третьему крупному ходу структурализма или к тому, что может быть названо обеспорядочиванием истории, наделением ее производным характером. Ибо раз лингвистическая модель становится общей парадигмой гуманитарных наук, то понятие установленной причины начинает серьезно ослабевать. Основание в самой при­роде отношения между языком и речью — в структурной лингвистике. Верховенство языка как система есть краеугольный камень наследия Соссюра: речь — активизация определенных ее ресурсов говорящим субъектом. Но приоритет одного над другим особого рода: он и не обусловлен, и не детерминируем. Это означает, что индивидуальный акт речи должен подчиняться определенным общим лингвистическим законам, чтобы вообще быть коммуникацией. Но в то же время законы не могут объяснить акт, действие. Существует непреодолимая пропасть между общими правилами синтаксиса и произнесением отдельных предложений, форма и употребление которых никогда не смогут быть выведены из совокупности грамматики, лексики и фонетики. Язык как система создает формальные условия возможности речи, но ничего не добавляет к ее истинным причинам. По Соссюру, матрица произнесенных слов — этот разматывающийся клубок речи — неизбежно выпала из области лингвистической науки вообще: она связана с более общей историей и требовала иных принципов исследования. Характерно, что экстраполяция лингвистической модели постсоссюрианским структурализмом привела к негласному соединению этих двух типов интеллигибельности. Условия возможности структуралисты систематически представляли, «как если бы» они были причинами. Наиболее распространенными образцами этой характерной путаницы стали исследования Леви-Строса по мифологии в первобытных обществах и попытки Фуко построить археологию знания в цивилизованных обществах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное