На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Наполеоновские войны как современное Глинке продолжение Французской революции, таким образом, становятся в центре его журнала. Он явно не согласен с Тильзитским миром и считает, что даже после тяжелого поражения под Фридландом русские еще могли продолжать борьбу. В статье «Некоторые замечания на некоторые статьи политического сочинения г. Шлецера под названием: взор на прошедшее, настоящее и будущее» Глинка писал, что несмотря на свою победу под Фридландом, Наполеон, вряд ли захотел бы «вновь попытать военного счастья своего против Русских, ибо в продолжении прошедшего похода он всегда был близок к погибели» [Глинка, 1808б, с. 399–400]. Данное положение обосновывалось следующим образом: «Французская армия, чрезвычайно удаленная от отечества, расстроенная потерями и успехами, имела позади себя Австрию, которая готова была объявить войну; может быть к ней пристала бы Дания, может быть самая Гишпания; Шведскую Померанию, куда ежедневно ожидали высадки Английских войск и Шведов, и впереди Россию, восставшую во всем могуществе, имевшую время вооружиться и приготовиться к сей беспримерно кровопролитной войне, ободренную столетними победами». И далее: «Есть ли б миролюбивый Александр не пощадил крови своих подданных и не пожертвовал неверною союзницею благоденствию своей империи; то по сих пор Бог знает, где бы был непобедимый Наполеон и великая армия великой нации» [Глинка, 1880б, с. 400]. Вывод: французам «мир был нужнее, нежели Русским» [Там же, с. 401]. Итак, Тильзитский мир – это ошибка, но эту ошибку еще вполне возможно исправить. Поэтому в осторожной гипотетической форме Глинка допускает, что если «неисповедимыми творческими судьбами назначено когда-нибудь возгореться войне между Россиею и Франциею» [Там же, с. 399–400], то Россия найдет в себе силы для отпора.

Здесь Глинка как нельзя более откровенно для того времени высказался за новую войну с Францией. Понятно, что в условиях франко-русского союза такой призыв не мог остаться незамеченным. Русские патриоты из Английского клуба передавали этот номер из рук в руки. На него же обратил внимание и французский посланник А. Коленкур. По его распоряжению для Наполеона был сделан перевод, после чего Коленкур заявил протест Александру I. Царь, сославшись на собственное незнание о существовании данного журнала, ответил Коленкуру: «Я не мешаюсь в печатные мнения моих подданных; это дело цензуры» [Глинка, 2004, с. 280]. Трудно сказать, в какой степени Александр I был осведомлен об идейной позиции журнала, в котором печатался один из самых близких к нему чиновников А.А. Аракчеев. Во всяком случае, верить безоговорочно дипломатическому ответу императора не приходится.

Глинку и цензора, конечно наказали, но не сильно. Цензору А.Ф. Мерзлякову дали выговор, а Глинку уволили от московского театра. Любопытна даже не незначительность наказания самого по себе, а то, что оно никак вообще не отразилось на судьбе журнала. И это позволяет предположить, что он явно курировался Аракчеевым, а царь, который, видимо, сам смотрел на Тильзит как на временное перемирие, вполне допускал среди своих подданных неофициальные выпады против Франции. Если и можно говорить об оппозиционном характере «Русского вестника», то он был оппозиционен тому политическому курсу, который не очень устраивал самого царя, в тайне поощрявшего такую оппозицию. Впоследствии Глинка вполне мог гордиться тем, что «после Тильзитского мира на него первого пал гнев Наполеона» [Там же, с. 279–280].