На путях к Священному союзу: идеи войны и мира в России начала XIX века

Особое внимание автор письма обращает на Чичагова: «Главный предмет этого донесения состоит в том, чтоб оправдать адмирала Чичагова в приписываемых ему в Англии ошибках, в его действиях, при Березине. Но мне претит допустить, чтобы это делалось с ведома адмирала Чичагова. Зная возвышенные чувства адмирала, нельзя его заподозрить в допущении, – хотя бы с тайного его на то согласия, – позорить его родину, чтобы вернуть себе мнение чужой нации» [Там же, с. 63]. На первый взгляд, автор питает самые добрые чувства к Чичагову, но следующая фраза: «Считаю однако нужным сделать известным вашему сиятельству, что это донесение, написанное без шифры, было поручено Английскому курьеру и, следовательно, известно Английскому министерству» [Там же], – настойчиво акцентирует тот странный факт, что Местр отправил свою депешу из Петербурга сардинскому королю, во-первых, незашифрованной; а во-вторых, почему-то с английским курьером, да еще через Англию, где общественное мнение, как известно, было неблагоприятно к Чичагову. Родственники покойной жены Чичагова проживали в Англии, и сам он рассматривал эту страну как возможное место для своей эмиграции. Таким образом, отрицание заинтересованности Чичагова, слишком настойчиво проводимое в письме, подспудно должно было навести адресата именно на эту мысль. Вполне возможно, что автору письма было известно отрицательное отношение Румянцева к Чичагову[34], и тогда он явно предоставлял канцлеру возможность использовать донесение сардинского посланника против опального адмирала.

Напомним, что депеша Местра была написана в тяжелый для Чичагова период, когда на него со всех сторон сыпались обвинения в том, что по его вине Наполеон ушел из пределов России. Адмиралу тем самым вменялось в вину, что война не завершилась на берегах Березины и продолжается еще в Европе. Ф.Ф. Вигель, собиравший и усиливавший враждебные Чичагову слухи, характеризовал его как «гордого и злого ненавистника своего отечества». «Нельзя изобразить, – писал он, – общего на него негодования: все состояния подозревали его в измене, снисходительнейшие кляли его неискусство, и Крылов написал басню о пирожнике, который берется шить сапоги, т. е. о моряке, начальствующем над сухопутным войском» [Вигель, 2003, кн. 2, с. 683]. Количество подобных мнений, зафиксированных разными мемуаристами, легко умножить, но дело не только в них. К своим отечественным гонителям Чичагов всегда относился с нескрываемым презрением. Более важным для него была европейская репутация. Слыть в Европе «ангелом-хранителем Наполеона», как его аттестовал Ланжерон, командующий одним из корпусов Чичагова, для Чичагова было крайне нежелательным по вполне понятной причине. Он собирался натурализоваться в Европе, возможно в Англии, для которой Наполеон был врагом номер один. Поэтому то, что копия депеши Местра отложилась в Англии, в бумагах С.Р. Воронцова, не случайно, и возможно было прямым следствием того, что Местр отправил свою апологию Чичагова открытым текстом через Англию.

Семен Романович Воронцов был одним из ближайших к Чичагову людей[35]. Чичагов в своих письмах называл Воронцова «Mon adorable père», а Воронцов его «Mon cher fils». По замыслу Чичагова, Воронцов должен был способствовать формированию благоприятного для него общественного мнения в Англии. Он и Александр I стали первыми, кому Чичагов сообщил о Березинской переправе. 17 ноября, когда остатки Великой армии, сжегши за собой мосты через Березину, уходили на Запад, Чичагов написал два письма Александру I. В первом письме он, еще не осознавая в полной мере возможных для себя последствий, писал о происшедшем как о победе: «Сию минуту узнаю, что враг уходит, буду его преследовать; надо надеяться, что после него придут и все другие, и что отсюда до Парижа он еще много потерпит потерь» [Чичагов, 1871, с. 55]. Но уже в тот же день Чичагова посещает мысль, что именно его сделают ответственным за то, что Наполеон сумел уйти. И он пишет новое письмо царю, в котором пытается оправдаться недостатком сил, имевшихся в его распоряжении [Там же, с. 57].

В армии действия Чичагова не вызывали осуждения, о чем свидетельствуют, в частности, донесения сэра Роберта Томаса Вильсона лорду Кэткарту, английскому посланнику в Петербурге: «Я не от кого не слышал, чтобы адмирал заслужил неодобрение» [Вильсон, 1995, с. 225]. Но в Петербурге рассудили иначе. Уже сам факт назначения адмирала командующим сухопутной Дунайской армией был встречен скептически и не только врагами Чичагова. 6 сентября 1812 г. С.Р. Воронцов писал сыну Михаилу: «…несмотря на принципы чести, мужество и деятельность нашего Павла Васильевича, я сомневаюсь, что он смог бы в один момент стать искусным генералом армии, проведя всю свою жизнь на морской службе» [Воронцов, т. 17, с. 253].