На распутье

Данное превращение в историографии остаётся недостаточно исследованным. Ясно, что оно было результатом переосмысления опыта первых лет советской власти, которое вело его не только к отходу от марксизма, как справедливо отмечает С. Коэн, но и, вопреки его мнению, к расхождению, а не сближению с Лениным¹. Думается, что в этом докладе Н. И. Бухарин сам указал на главную причину своей эволюции как теоретика – от марксизма, а как политика – к социал-демократическим взглядам. Ввиду важности этого вопроса, приведём выдержку из выступления Н. И. Бухарина: «Один из самых умных критиков коммунизма, австрийский профессор Мизес» критиковал «так называемый „деструктивный“ социализм коммунистов»² за то, что он «ведёт не к развитию производительных сил, а к их падению. Это происходит прежде всего потому, что коммунисты забывают о крупнейшей роли частноиндивидуалистического стимула, частной инициативы… Поскольку коммунисты хотят установить производство по приказу, из-под палки, постольку их политика потерпит и уже терпит неминуемый крах». В политике военного коммунизма, по мнению Бухарина, было «кое-что похожее на эту карикатуру на социализм, гибель которого предрекали все учные-экономисты буржуазии». Допущенная ошибка стала преодолеваться после перехода к нэпу, когда «мы этим самым практически стали преодолевать изложенную выше буржуазную аргументацию, выставленную против социализма. Почему? Потому, что смысл нэпа заключался в том, что мы, используя хозяйственную инициативу крестьян, мелких производителей и даже буржуа, допуская, таким образом, частное накопление, – мы вместе с тем, в известном смысле, ставим их объективно на службу социалистической госпромышленности и всего хозяйства в целом» (выделено авт. – B.C.)³. Бухарин говорит так, будто он, не понимал ни до Октября 1917 г., ни после установления Советской власти сильного стимулирующего влияния частнособственнического интереса. Во всяком случае, он прямо указывает на просветляющую миссию Мизеса в отношении себя и признаёт свою ошибку, осознанную при переходе к новой экономической политике, к инициированию которой лично он не имел никакого отношения.

В этом отношении Н. И. Бухарина и к военному коммунизму, и к нэпу не трудно увидеть серьёзные отличия от отношения В. И. Ленина к ним, а также к причинам перехода к нэпу, к её эволюции. Очевидно, что допущенную нэпом уступку крестьянству Ленин и Бухарин понимали совершенно по-разному. Потому не удивительно, что, опираясь на опыт первых лет Советской власти и осмысление его, они выстраивали весьма различные планы социалистического переустройства советского общества.

Интересно, что Н. И. Бухарин, радикально пересмотрев своё отношение к частноиндивидуалистическому стимулу, частной инициативе в духе проф. Мизеса, проигнорировал мнение не последнего человека среди марксистов К. Маркса – относительно социалистического потенциала российского крестьянства⁴. Суждения проф. Мизес оказались для него ближе, убедительнее, понятней, чем оценки, предложения, наконец, авторитет К. Маркса. Очевидно, это было не случайно, поскольку эволюция его взглядов в течение 1920-х гг. свидетельствует не о более глубоком усвоении теоретического наследия К. Маркса, а о серьёзном движении в противоположном направлении.

В пользу того что Н. И. Бухарин отверг вторую марксову схему развития социалистической революции, разработанную специально для России, можно привести два основных аргумента. Во-первых, проблематику своеобразия России он трактует вне связи с ней, а только с фактом сочетания пролетарской революции с крестьянской войной, которая развивалась К. Марксом и Ф. Энгельсом в рамках первой схемы социалистической революции (пролетарская революция)⁵. Во-вторых, Н. И. Бухарин, критикуя народников за их взгляды относительно социалистического потенциала крестьянства, фактически обращает свою критику и против К. Маркса, не называя его по имени⁶.