На распутье

— Позвольте полюбопытствовать, — проговорил со страхом староста, переводя непонимающие глаза с одного на другого. — Разве государь наш Димитрий Иванович не в благополучии и не на своем троне?

— От государя нашего — обманщика Гришки Отрепьева не осталось даже праха, бо его развеяли по ветру, — бросил Шереметев.

Староста с изумлением уставился на него.

— Царь убит?

— Кабы царь! На троне сидел бродяга, беглый монах. Истинный Димитрий — у вас в могиле.

Староста перекрестился, до Углича еще не дошли вести о расправе над самозванцем.

— Не ведаю… сыщем ли?.. — пробормотал староста.

— Ты что, не знаешь, где похоронен царевич Димитрий? — спросил гневно Шереметев.

— Как не знать?.. Вестимо дело… Да к его могиле не велено было ни единой душе приближаться. Ее и найтить-то, пожалуй, будет нелегко.

— Не гневи Господа своей хитростью! — пристыдил его отец Феодосий.

— Что ж… господа бояре, — сказал, кряхтя, староста, — я человек малый. Завтра соберем сход и спросим народ. Может выйти заваруха… Угличане могут мощи святого не отдать.

Староста предвидел верно! Как только разнеслось по городу: «Начальники приехали за прахом царевича», так на погост к его поросшей бурьяном могиле хлынули толпы народа. Святители и бояре, прибывшие из Москвы, почувствовали глухое сопротивление угличан, едва приблизились к заброшенной могиле царевича. Толпа не желала подпускать их к могиле святого. На дороге стоял священник, рыжебородый, с поднятым крестом, гневно выговоривший:

— Не смейте касаться угодника Божия, не то я прокляну вас! Святые отцы! — уставился он на Филарета и Феодосия. — Вы учиняете богопротивное, непотребное, супрочь церковное дело.

— Мы любили милого царевича живого, а теперь хочут отнять у нас его мертвого! — закричала какая-то женщина, пропихиваясь к приехавшим из Москвы начальным людям, как бы имея намерение не пустить их дальше этого места.

— Не дадим вырывать святых мощей. Оне нас исцеляют!

Филарет, сняв с груди крест, осенил толпу знамением:

— Да пребудет в вашем сердце Господь! Да ниспадет на вас великая его благодать!

Тогда расступились, пропуская к могиле. С великим бережением, на расшитых полотенцах вызволили наружу маленький гробик. Послышались рыдания; толпа как подрубленная сунулась на колени. Два священника подняли крышку гроба. Великий трепет пробежал по всем лицам. Люди придвинулись ближе. Лицо несчастного Иоаннова сына, волосы, шитый серебром и золотом кафтанчик, синие сафьяновые сапожки, зажатая горсточка орехов в правом кулачке и шитый платочек в левом — все было не тронуто тлением, как будто опущено в могилу не пятнадцать лет назад, а какие-нибудь считанные дни.

— Святой, святой! — послышалось в толпе.

Всем почудилось, что от мощей исходило какое-то сияние. Юродивый, стоявший на коленях ближе всех, горестно плакал. Позже он говорил, что воочию видел, как светлыми тенями по сторонам гроба стояли два ангела с крыльями.

Какой-то увечный со впалой грудью прижался к не поддавшемуся тлению праху — и все так и ахнули:

— Господь Вседержитель, исцелился!

И верно: он бросил клюку, стоял не скрюченный, а прямой. И впрямь исцеленный от недугов счастливец благоговейно плакал, размазывая по впалым щекам кулаком слезы. Один за одним торопливо стали проталкиваться и подходить к гробу другие увечные и, едва дотронувшись до мощей, исцелялись. Феодосий и Филарет, разжегши кадила, окуривали душистым благовонием прах святого, тоже, как и все, чувствуя вливающуюся в душу благодать.

…Архиепископы, епископы, митрополиты и царь Василий гроб Иоаннова сына встретили на подходе к Москве; сюда же, встретить останки любимого сына Митеньки, спешила и царица-инокиня Марфа. Всю ночь она не смыкала глаз, зная, что предстояло в нынешний день. Всю ночь напролет Марфа молилась. О чем она просила Господа? Пред памятью сына она не была виновата. Ее тяжелая вина была и не перед нынешним царем, на ком лежал не меньший грех, а пред Господом: взяла тогда на душу грех, назвав сыном отступника от родной веры, вора-обманщика. Тайный голос говорил Марфе, что она должна принести публичное, принародное покаяние. «Сыночек мой Митенька», — твердила Марфа, вылезши из колымаги.

Шествие медленно приближалось. Гроб сейчас несли начальные люди, передом, довольно пропотев и запыхавшись, в расстегнутых кафтанах двигались Шереметев и Воротынский, братья Нагие топали вслед. Марфа, судорожно рыдая, смотрела, как гроб медленно опускали на пыльную придорожную траву, как снимали крышку… и вдруг увидела как живого своего милого сыночка! Рыдание застряло в горле, в глазах помутилось, и, тупо мыкнув, царица без чувств повалилась оземь…

Когда сознание вернулось к ней, все молча, с горестными лицами стояли все так же вокруг гроба. Бабка брызгала водою в ее лицо.