На распутье

На другой день к вечеру, до пены запарив хорошего коня, Болотников въехал в Путивль. Садилось солнце, на косых лучах чистым огнем сверкали маковицы церквей, резал русский глаз острый, как игла, шпиль костела. Из-за тынов показывали солнцевидные головы подсолнухи, одетые, как в чехлы, пылью, от проезжей дороги гнулись к земле под обильными плодами яблони. Город был охвачен беспросветной дремой и скукой, но острый глаз Болотникова приметил оживление: из переулков доносился говор, скрип колес и конское ржание. Несколько казаков в твердых, словно железо, кожухах проехали мимо. Расспрашивать про воеводские хоромы было излишне — широкая улица вела прямо к ним. То был единственный в городе каменный дом. В прихожей воеводы жались по углам несколько торговых людишек. Начальник канцелярии из старых сотников, с саблей в истертых ножнах, в видавшем виды кафтане, с болтающейся чернилицей на груди, сурово уставился на Болотникова, не желая пускать его к воеводе, однако грамота Молчанова возымела действие. Ему дозволили войти. Григорий Петрович Шаховской, в новом кафтане, слушал то, что ему договаривал князь Мосальский, и по услышанному Болотников понял, что тут заваривается заговор против Шуйского. Мосальский, тучный и рыхлый, поперхнулся на слове, уставясь на вошедшего бродягу. Князь Михайло Долгорукий крутил пышный ус и кряхтел, обдумывая, что затевалось… Болотников молча подал Шаховскому свиток от Молчанова. Лицо Шаховского осветилось улыбкой, но он сдержал свои чувства, оглядывая Болотникова.

— Сей человек от спасшегося государя! — торжественно возвестил он.

— Ты кто? — с недоверчивостью спросил Долгорукий.

— Много чего повидал, господа, а теперя, видно, пришла пора послужить государю Димитрию Ивановичу! — горячо проговорил Болотников. — Плох ли я, хорош ли, но без меня государь на трон не сядет!

— Иоаннов ли он сын? — Долгорукий Продолжал крутить ус.

— Истинный царь. Показывал мне скипетр и державу. Как же он, княже, могет быть не истинным Димитрием, ежели его признала Мнишкова женка? То, господа, сын Ивана, у меня нету сомнения, а посему, коли хочете согнать Шуйского, — созывайте полки. Я поведу их на Москву и возьму ее. За мною пойдет народ, и я клянусь, что не пожалею крови!

— Я вам что говорил! — вскричал Шаховской, ударяя в пол ножнами. — А сего человека нам послал, может быть, сам Всевышний. Скоро ли Димитрий явится в Путивле?

— Сказал, что днями будет! Наряд, княже, ты имеешь? — спросил Шаховского как равного Болотников.

Шаховской, сдержав раздражение от такой фамильярности, кивнул:

— Не беспокойся, Иван, пушки будут. Найдем и гроши. Подсобят рязанцы и туляки.

— Ну, коли так — послужим государю Димитрию! Вы уж, княже, простите раба грешного, но вотчинников я не пожалею! — В голосе Болотникова звучали железные нотки, отчего как-то передернулся Михайло Долгорукий. — Не пожалею!

— Всех? — уточнил Долгорукий, пристально взглянув в жесткие, нелюдимые глаза галерного раба, готового мстить всему свету.

Болотников понимал, что, ответь он прямо, как стояло у него на языке, все эти господа от него разом отложатся. И Ивашка сказал, дабы не раздражать их:

— Всех, кто стоит за Шуйского.

Один Долгорукий уловил, что бродяга хитрит, и все-таки промолчал, — сама судьба послала того, кто мог покончить с Шуйским.

— К ним не может быть жалости, — кивнул Шаховской.

— Да простит нам Господь, — сказал Мосальский и постучал в стену.

Вошел начальник канцелярии.

— Собирай на площадь путивлян: я буду держать речь, — приказал воевода.

Через час на площади уже густела порядочная толпа, а люди все прибывали. Шаховской, скрипя новыми сапогами, поднялся на пустую пороховую бочку, которую выкатил из ворот слуга. Кругом колыхались кебеняки[5], казацкие бараньи шапки, чернели гуцульские душегреи, свитки и ризы священников.

— Братке! — сказал повелительно Шаховской. — Вы не избирали Шуйского, и пущай он надевает хоть десять шуб — он не наш царь. Законный царь Димитрий Иоаннович с Божией помощью остался жив, выпрыгнув из окна. С телохранителями пробрался в Польшу, в нашу заступницу. Теперь он у своей тещи, княгини Мнишек. И вот-вот будет здесь. То подтвердит ваш предводитель и вождь, под чье знамя все должны, как один, встать. Вот он зараз перед вами, Иван по кличке Болотников.

Болотников влез на другую бочку, властно и зычно выкрикнул:

— Все, что здеся слыхали от воеводы, — сущая правда. Я только вчера своими глазами видал государя Димитрия.

— Вишь ты, святой воскрес!

— Димитрий жив, невредим, и таперчи мы пойдем под евонным знаменем и будем жечь, бить и топить всякую собаку, кто вякает за Шуйского. Да здравствует государь Димитрий!

Во всех концах площади дружно гаркнули сотни глоток:

— Да здравствует Димитрий!

Однако чей-то отрезвляющий голос предостерег:

— Опять кланяться польскому холую?

В толпу сейчас же кинулись стрельцы, и как ни лез куда погуще сказавший, его сыскали и потащили на воеводин двор.

После того заговорили по Путивлю:

— Живой царь Димитрий, не попустил Господь!