На равнинах Авраама

Но на этот раз со сменой времен года непривычная тяжесть легла Джимсу на сердце. Туанетта и ее родные уехали в Квебек, а однажды вечером, через неделю после их отъезда, Хепсиба серьезно заявил, что не может дольше откладывать свое отправление к далеким границам Пенсильвании и Огайо, куда его призывают обязательства перед партнерами. Услышав эту новость, Катерина беззвучно заплакала. Веселость Анри угасла, словно свеча, задутая ветром. Хепсиба насупился, с трудом сдерживая волнение. Он пообещал не уходить надолго и добавил, что если он не сдержит слова и вскоре не вернется, значит, его нет в живых.

Когда на следующее утро Анри поднялся с кровати, чтобы разжечь огонь, Хепсибы уже не было. В тихий ночной час он бесшумно, как тень, выскользнул из дома.

Глава 8

После ухода Хепсибы Джимс с еще большим рвением продолжал работать и упрямо старался проникнуть мыслью в горы и долины пока еще скрытого от него, но уже близкого будущего. Со временем отец стал во многом полагаться на него, а Катерина постоянно обнаруживала в сыне все новые перемены и не жалела сил на занятия с ним.

Осенью и зимой в дом Булэнов нередко наведывались индейцы, по опыту зная, что там их всегда ждут стол, тепло и радушный прием. После рассказов Хепсибы дружеские чувства Джимса к ним несколько поостыли. Мальчик намеренно сошелся ближе с незваными гостями. Завоевывая их доверие, он совершенствовался в языке и внимательно искал признаки скрытой опасности, о которой его настойчиво предупреждал Хепсиба. В основном к Булэнам заходили индейцы канадских племен, и они не давали Джимсу поводов для беспокойства. Но когда заглядывал какой-нибудь онондага или онейда, то в их повадке сквозила спокойная бдительность и осторожность, словно эти представители шести союзных племен сознавали, что они преступили запретную черту и находятся на вражеской территории. Обратил Джимс внимание и на то обстоятельство, что они всегда приходили через ту часть Заповедной Долины, где — по предсказаниям Хепсибы — могавки проложат тропу войны. Однако визиты дикарей, казалось, были вполне дружелюбны, и Джимса, чья наблюдательность значительно возросла, поражали глубокое уважение и преданность, с какими лесные гости относились к его родителям, и прежде всего к матери. Амбары и погреба Анри всегда ломились от даров земли, в них всего было с избытком. Поэтому Катерина не отпускала ни одного смуглолицего посетителя, не нагрузив его мешком, полным провизии. Индейцы вовсе не были нечувствительны к проявлению такой доброжелательности и братского расположения, и Джимс временами сомневался в правоте дяди и разделял глубокую веру родителей в благое провидение — основной нравственный принцип их семьи.

Недалеко от дома Булэнов суровые зимние месяцы проводил их давний знакомый Капитанская Трубка и один старый каугвага. С их сыновьями — Белыми Глазами и Большим Котом — Джимс впервые в жизни отправился к берегам озера Шамплен. Он отсутствовал неделю и по возвращении стал строить планы более длительной экспедиции: в будущем году он хотел пойти на Краун-Пойнт, к месту, называемому Тикондегора, где французы собирались построить форт. В этом походе он почувствовал, что значит настоящая опасность, так как Белые Глаза и Большой Кот — оба молодые храбрецы, уважаемые соплеменниками, — двигались с осторожностью, более чем красноречивой.

Верный данному слову, Хепсиба возвратился в январе; он пришел с английских фортов на озере Георга. Через неделю он снова ушел, на сей раз за крупной партией товаров в Олбани, откуда собирался к онейдам, если погода не помешает добраться до Реки Могавков. При всей краткости, визит Хепсибы нарушил для Джимса монотонность зимы и подогрел растущее желание сопровождать дядю в одном из его путешествий.

Теперь, когда Туанетты и ее родных не было в поместье, ничто не мешало Джимсу время от времени наведываться на берега Ришелье; несколько раз он ходил туда с отцом на снегоступах, а в марте, воспользовавшись коротким потеплением, отправился в поместье один и заночевал в доме управляющего, с детьми которого был знаком. К старому ветерану Питеру Любеку Тонтер относился с искренней симпатией, и через его сына, Питера-младшего, Джимс узнал первые новости о Туанетте. Она поступила в школу при монастыре урсулинок, а ее родители поселились в шикарном доме на улице Святого Людовика. Питер также сообщил, что Тонтер в каждом письме к его отцу писал, что очень тоскует и мечтает вернуться на берега Ришелье.

Вновь наступила весна, а ей на смену пришло лето. Теперь Джимс твердо знал: сражается он с тем, что ему необходимо победить, — с тоской по Туанетте, которая неотступно следовала за ним и порой заполняла все его существо чувством нестерпимого одиночества. К этим переживаниям примешивались гордость и обида. Временами они бывали так сильны, что он явственно слышал, как звонкий голос Туанетты обзывает его мерзким зверенышем, а мадам Тонтер оскорбительным тоном заявляет, что его мать недостойна жить с ней по соседству.