На развалинах мира

Передо мною зияла невообразимая пропасть! Я находился почти возле ее края, не рискуя подойти слишком близко, чтобы не оказаться унесенным вниз ветром. Но и отсюда я мог видеть очень много. Величайший провал, какой я, когда-либо, встречал, терялся вдалеке, сливаясь с нависающими над ним тучами. Все, что было от города севернее этого места, оказалось в нем! Глубина пропасти была не меньше ста метров. На всем протяжении провал тянулся вдоль отвесной стены, а та простиралась по обе стороны от того места, где я вышел. Рискуя свалиться, я подполз к самой кромке и заглянул внутрь. Отсюда еле просматривались здания, подобные тем, какие были и здесь – землетрясение прошлось по городу прежде, чем он ушел в бездну. Еще дальше было очень смутно видно, как за его пределами темнеют леса и еще что-то, очень похожее на воду. Но уверенности в этом не было. Нависший над провалом смог не давал достаточного обзора, а скудное освещение скрадывало и то, что находилось ближе. Походило на то, как целый пласт, целую область или край опустили вниз, оторвав ее от прилегающей к ней земли. Я вспомнил, как телевизионная вышка, до последнего устойчиво державшаяся при всех толчках, вдруг разом исчезла. Это случилось как раз тогда, когда второй, самый сильный удар еще раз подбросил меня с обломками домов вверх. Теперь она лежала там, внизу, и даже отсюда я мог рассмотреть ее части, расколовшиеся при падении о земную твердь. Сколько людей встретило свой последний миг, глядя на приближающуюся пропасть, видя, как далекая земля приближается… Случившемуся не было объяснения – как и всему, что произошло в Тот день. Часть континента просто опустилась, и как ее еще не затопило водой из ближайшего моря, тоже оставалось загадкой. Впрочем, вполне вероятно, что и море тоже ушло в иное место – теперь я уже не удивился бы и этому. Стало ясно, что на планете произошли такие потрясения, такие сдвиги земной коры, что весь рисунок, вся карта земли неминуемо и очень серьезно изменилась…

Недалеко с гулом обрушился большой кусок земли. Он оторвался и, как в замедленной съемке, стал сползать, а потом, набирая скорость, рухнул в пропасть. Отсюда следовало уходить. У краев провала не было устойчивой опоры. На глубину нескольких десятков метров земля состояла из пластов глины – лишь далее начиналось что-то иное, что я смог увидеть, перегибаясь через обрыв. Было очевидно – обрушения будут происходить постоянно. Еще один кусок земли зазмеился трещиной, и я с трепетом увидел, как она едва не достигла тех плит, из-под которых я выполз. Часть разрушенного дома стала съезжать, увлекая за собой груду из плит, исковерканных деревьев, мебели, человеческих останков. Я увидел, как взмахнули уже неживые руки в своем последнем полете… Это могло и должно было продолжаться по крайней мере до тех пор, пока не обнажатся более твердые породы. А до тех пор посещать этот район мне резко расхотелось, и я спешно стал выбираться назад.

Это было не единственным моим открытием. Во время поисков я однажды наткнулся на несколько вповалку лежащих тел, еще не до конца уничтоженных крысами и покрытых падающими хлопьями. Зрелище это не то чтобы меня угнетало – я огрубел и почти игнорировал подобные вещи. Но на этот раз что-то меня заинтересовало, и я решил подойти поближе, чтобы рассмотреть увиденное более подробно. Приятного было мало – полусъеденные, полусгнившие тела, жуткий оскал и, как обычно, пустые глазницы и черепа. Все было знакомо и все же я не мог отделаться от мысли, что что-то упустил. Я подошел еще поближе и, преодолевая отвращение, перевернул ногой одно из тел. На какое-то время я оцепенел, понимая, что вижу нечто, что могло появиться только сейчас…

Труп, перевернутый мною, не был таким как все. Он тоже подвергся нападению крыс, но и то, что осталось, впечатляло… Это уже не было человеком. Или, оно им было, совсем недавно, но успело измениться, и очень сильно. Я, дрожащими руками, достал бутылку с водой и, так и не сделав ни одного глотка, убрал ее обратно, хоть разом пересохшее горло требовало воды. Очень мощные руки, поросшие густыми, рыжими волосами, заканчивались массивными когтями. Каждым из них было легко пробить грудную клетку обычного человека. Торс, весь покрытый шерстью такого же оттенка, что и на руках, но раздавшийся вширь и рельефно обозначающий перекатывающиеся бугры мышц. Резко выступающая вперед челюсть, с торчащими в мертвой ухмылке клыками. Нос, более напоминающий собачий, такой же широкий и занимающий собой половину лица. Уши, острые и вытянутые вверх, с кисточкой из волос на концах и приросшие мочками к черепу. Странно, но глаза мертвого нелюдя были на месте – они и сейчас словно светились желтоватым блеском вытянутых зрачков. В отличие от обычных, череп этого человека – человека ли? – не был выжжен изнутри.