На развалинах мира

– Не-ет… Я лучше ещё немного поболею! Так приятно ничего не делать.. она пыталась шутить, но я видел, как трудно ей становилось дышать, она закашливалась, и алые пятна появлялись на платке, который она прижимала к губам. Сердце у меня сжималось от боли – удар, который нанёс кто-то из бандитов, имел плохие последствия. Сам след от него заживал, кожа принимала почти естественный цвет. Сломанная рука, была туго перемотана между шинами, и Ната уже слегка шевелила пальцами. Но внутри было плохо. Элина жаловалась мне, что Ната часто задыхается, кашляет кровью и теряет сознание. Когда выдавалось свободное время, я проводил его с ней, давая возможность Элине немного отдохнуть. Я садился рядом с ее ложем и брал девушку на руки. У меня на руках Ната успокаивалась и постепенно засыпала. Она хотела поговорить со мной, но я просил её молчать, чтобы не тревожить грудь. Элина и я кормили её с рук, причём, вторая моя подруга, чуть не плача просила её съесть хоть что ни будь. Ната почти ничего не ела, а то, что проглатывала, не могла удержать в себе… Док с каждым днем становился мрачнее, а я сходил с ума…

Мы решили построить настоящее укрепление. Место, как нельзя лучше, подходило для этого, и выбрано было мной с учетом того, что оно появиться в будущем. Теперь я мог осуществить задуманное. Оставив на потом возведение домов, на месте сгоревших, мы принялись за возведение стены по всему периметру поселка. Такой, через которую не смог бы проникнуть ни один человек, или зверь. Второго нападения бандитов, или кого бы то ни было, я хотел избежать. Стопарь и Бугай уже принялись за работу – рубили в лесу подходящие для укрепления деревья. Им помогал в этом пленник, и надо сказать, что парень старался. Все удивлялись, зачем я привел его в форт – я и сам пока не выяснил для себя этот вопрос, лишь полагая, что смерть этого, в сущности мало в чем повинного человека, уже никому не нужна. Почему- то, у меня было такое чувство, что он еще не совсем потерян для этого мира, и я хотел дать ему шанс. После всей жестокости этой войны, это было одно из тех редких решений, которое не было направлено на уничтожение себе подобных… Во всяком случае, мое мнение на этот счет разделял весь форт. Разве что индеец мог быть против, но он не являлся жителем нашего поселка и не мог решать судьбу пленника…

Через несколько дней пришел и Белая Сова – Ясная Зорька заболела, она металась в жару и бреду, и даже Стара не могла ее излечить. Он еще издали увидел сгоревшие остовы домов, а, когда пришел в сам лагерь – и следы от погрома и набега банды. Обычное состояние невозмутимости индейца покинуло его – мне стоило больших трудов удержать Сову от того, чтобы он, позабыв про все, не пустился в немедленный поиск уголовников. Сова поинтересовался, как обстоят дела у нас, узнал о состоянии Наты и совсем загрустил.

– Дар… Брат и друг мой, Дар… Форт у Синей реки разграблен и сожжен. Твоим людям предстоит много лишней работы, а в горах опять поселился страх. Если раньше мы являлись грозой и ужасом ночи для бандитов, то теперь они сами, переняв у нас все хитрости партизанской войны, будут наносить удары. Сердце индейца вновь полно тревоги. А еще и Ната! Твоя маленькая скво очень больна – настало время просить помощи у духов! Белая Сова станет танцевать для нее.

– Спасибо тебе, друг мой. Ты как никто, понимаешь мою тревогу… Раз Ясной Зорьке так плохо, пусть Док отправляется с тобой. Мы сами проследим за Натой. Твоя жена должна жить. Пусть он поможет ей, если болезнь моей слишком сложна для его умения и знаний…

– Я не прощу себе, если в его отсутствие, холод вечной ночи коснётся Маленького Ветерка!

– А я не прощу себе, если мой друг, Белая сова, останется совсем один. Док пойдет с тобой. Я всё сказал. Сова поднял на меня удивлённые глаза, но промолчал. Он сам, столько раз заставлял меня отдавать приказы и твердо стоять на своем, столько прививал мне уроки по управлению людьми – и теперь убедился в том, что я их усвоил… Да и не мог он спорить – смерть Дины была для него тяжёлым ударом. Сова тоже любил двоих, по-своему – он не показывал своих чувств. Потерять еще и Зорьку было бы слишком больно для индейца…

Они ушли сразу. Доктор перебрал все лекарства и молча покинул лагерь. Он глубоко переживал, что не может облегчить страдания медленно угасающей девочки, а среди тех лекарств, которые я принес, не было ничего, что могло бы помочь ей справиться с внутренним жаром…

Док ушел – Лада осталась одна. Они жили в одном шалаше. Но все видели, что между ними не было ничего общего… Она стремилась находиться поодаль от суховатого врача. Я оказался прав – Лада пришла бы к нам и сама.