На развалинах мира

Там, вдалеке, я увидел быстро растущий гриб. Он поднимался к темному небу, вырастая до гигантских размеров и закрывая собой всю восточную часть города. Я сразу вспомнил, что где-то там, среди холмов и сопок, располагавшихся за пределами города, находился командный центр, способный, если верить слухам, выдержать прямое попадание ядерной ракеты. Сколько же об этом писали… Гриб раздувался с каждым мгновением, заполняя собой всю видимую часть неба. Возле его ножки, вырастающей под все более увеличивающейся шапкой, заструились быстро изменяющиеся вихри, а в том месте, где он касался земли, во все стороны стал расползаться чудовищный вал, сметающий все на своем пути. Гриб достиг облаков и разодрал их, пробив нависшую над городом тучу из пепла и пыли. У основания ярчайшей звездой вспыхнул огонь, гриб разорвало сполохом множества молний, все они слились в один жуткий глаз, смотрящий на город с чудовищной высоты.

Это был не просто страх… Сама преисподняя показала свой лик, безумный и могущественный, неумолимый и всепожирающий. А в следующее мгновение начался ад! Не было ни дня, ни ночи. Все стало одного цвета — цвета смерти! Плавились и горели камни, неслись вырванные с корнями деревья, земля под ногами становилась на дыбы. Даже на следующий день я бы не смог вспомнить, как мне удалось спастись. Но, если до Большого взрыва я еще что-то соображал, то после мною руководил только инстинкт…

Выжить в этом аду было нельзя. Но я не хотел этого понимать — и бежал! Это был непрерывный, непрекращающийся бег. Бездонные ямы и широкие провалы, люди, летящие в них и сгорающие, не успевая достичь дна. Тени от людей, оставшиеся на оплавленных и переломанных стенах, где их настигла вспышка от взрыва. Люди, обезумевшие и озверевшие, рвущие друг друга, чтобы вырваться, вылезти первыми из этого кошмара. Разум стал бессилен — мною руководил только ужас. Раньше, чем плита, содрогаясь, исчезала в расширяющейся яме, я успевал перепрыгнуть на другую. Прежде чем испепеляющий огонь вырывался из глубин, я покидал опасное место, чтобы через мгновение покинуть и его. Сколько это продолжалось? Минуты? Часы? Я задыхался, одежда превратилась в рваные и тлеющие лохмотья, руки были изрезаны и обожжены, волосы обгорели. Сердце рвалось из груди, а легкие тщетно искали хоть глоток чистого воздуха, не замутненного чадом, копотью и пеплом…

Я видел, как в черном небе, покрытом сполохами огня и взметнувшимися вверх обломками, падал самолет. Он заваливался на одно крыло, из правого двигателя валил густой шлейф дыма. Надсадный рев сменился громовым раскатом — одно крыло отвалилось, аэробус стало кружить и стремительно нести к земле. Из исполина вываливались маленькие пятнышки, едва различимые при этом свете — люди… Разваливаясь, самолет пересек небо, проложил себе страшную дорогу сквозь тучу и дым — и огненный столб возвестил о том, что он упал где-то за несколько километров от того места, где я находился. А точки, которыми усеяло все небо, все падали и падали на горящий город — и вскоре первые из них достигли поверхности. Тем, кто погиб сразу, повезло больше — они не испытали всепоглощающий страх, который до последнего момента был спутником тех, кто летел навстречу неотвратимой гибели. А потом вздрогнуло само небо. Дернуло так, что казалось, от этого рывка погибнет все, что еще осталось. Подлетая вверх от толчка, вырвавшего у меня землю из-под ног, я заметил, что в том месте, где тянулся огненный хвост, часть города, будто мгновенно исчезла, ушла в никуда. И тут же жестокий удар о поверхность вернул меня к действительности, сразу заставив вспомнить о спасении собственной жизни. На какие-то секунды все остановилось — словно земля наращивала силы перед очередным ударом. От жажды и сухости, от едкого дыма, буквально раздирающего внутренности, безумно хотелось пить. Пробив ногой стекло, в перевернутой вверх колесами машине, я вытащил наружу бутылку — их много валялось внутри — и, не глядя, что написано на этикетке, опрокинул ее содержимое в рот. Я захлебывался водой с песком и дымом. Мимо проползала собака. У нее были перебиты все лапы, оборван хвост, выжжен один глаз. Уцелевшим, она смотрела на меня — и в нем отразился такой ужас, такое непонимание всего, и вопрос, на который я не мог дать ей ответа — «за что?». Я уронил бутылку. Собака дернула языком, пытаясь поймать сбегающие капли. Асфальт дернуло — новый толчок разбросал нас в разные стороны. Ее зацепило за шкуру и протянуло куда-то в сторону. Она даже не визжала — скрученные мотки проволоки, невесть как оказавшиеся в этом месте, как наждаком сорвали с нее весь меховой покров, оголив кровавое полотно голого мяса, костей и мышц. Последующий толчок увлек ее в пропасть…