Решившись, или, вернее, даже не подумав о последствиях, я стал спускаться к кромке берега. Съехал на пятой точке — не удержалась нога, и я упал на скользкую поверхность склона. Крутизна не позволяла замедлить падение, и в итоге, теряя мешок и топор, упал плашмя лицом в грязь. Это отрезвило — ныли ушибленные бока, саднила кожа, разодранная о какую-то корягу, выступающую из-под земли и едва не выбившую глаз. Я встал, кое-как привел себя в порядок и умылся из ближайшей лужи, которых в избытке нашлось на дне. Вода хоть и ушла, но дно не являлось сплошь сухим — постоянные дожди наполняли все впадины мутной жидкостью, состоящей из ила, песка и тины. Уже жалея о своем решении спуститься, стал искать место, где можно без ущерба для грязной одежды, подняться наверх. И снова замер — уловив не столько слухом, сколько всей кожей — новые звуки, донесшиеся с той стороны. Это необъяснимо — я стоял, как вкопанный, боясь поверить в то, что такое возможно… И, тем не менее, мне не послышалось — я был уверен, что оттуда, откуда дует ветер, доносятся непонятые звуки, принадлежащие либо зверю, либо человеку!
Теперь ничто не могло меня остановить. Ширина реки в этом месте казалась приличной — я стал искать, где бы ее перейти выше. Русло немного сужалось где-то через километр.
Сделав первый шаг, с опаской остановился — мне казалось, что сильно рискую, пытаясь перейти по дну реки на ту сторону. Оно очень сильно напоминало болото, с той лишь разницей, что вокруг не встречалось растений или травы. Зато хватало грязевых затонов и просто заиленных участков — нога сразу вязла и с трудом выдиралась наружу. Дно не промерзало, как многочисленные лужи в городе — видимо, оттого, что где-то под ним грело подземное тепло. Несколько фонтанчиков, из которых со свистом и шумом вырывался кипяток, говорили об этом. Я дотронулся до одного — вода очень горячая, мне пришлось сразу отдернуть руку.
Разглядывать дно особенно некогда — я стремился туда, где слышал вой. По пути пришлось подобрать длинный шест — и тут пожалел, что оставил копье. Пользуясь им, благополучно пересек дно, и только в паре мест соскользнувшая с влажного валуна нога угодила в яму, наполненную водой. Еще наступил на осколок бутылки и едва не располосовал стопу.
Наконец русло осталось позади. Я устало вскарабкался на противоположный берег и, отдохнув пару минут, устремился к поселку. Здесь почему-то казалось темнее, чем на моей стороне — я мог различать местность на расстоянии не более двухсот-трехсот метров. Хотя, время уже шло во второй половине дня. Дальше все сливалось. К этому невозможно привыкнуть — знать, что по времени положено быть дню, а глазами фиксировать постоянную ночь… А ночь — опасна! Я вдруг остановился и непроизвольно сжал в руках шест — мне не хотелось быть застигнутым врасплох тем, кто мог издавать звуки…
Вскоре я подошел к развалинам строений. Очевидно, это остатки речного порта, возможно, грузового. Была различима рухнувшая пристань и пара судов возле нее, осевших на бок и увязших в иле, упавший портальный кран больших размеров — он при падении рухнул на крышу дома и пробил ее насквозь. Все, что не истребило землетрясение, довершил пожар. А пронесшаяся волна, которая вырвалась из водохранилища, сравняла с землей и жалкие остатки, которые выдержали толчки и огонь.
Я приблизился к покосившемуся забору — тот выстоял, выложенный из бетонных плит, но во многих местах пошел трещинами и зиял дырами. Повинуясь необъяснимому инстинкту, войти, как положено — через ворота или двери, направился вдоль забора и очень быстро наткнулся на то, что искал — сорванные железные двери, уже почти неразличимые из-под нанесенного водой песка и падающего сверху пепла. Это и был вход в порт — но от самого порта уже ничего не осталось. Вблизи он напомнил покинутый город — так же сильно разрушен, и то, что издали напомнило строения, оказалось холмами, наподобие многократно встречаемых среди моих руин. Жить здесь явно нельзя. Но я помнил о вое или о чем-то, очень на него похожем. И, что бы это ни значило, хотел выяснить — что? Решив обойти всю территорию, пересек двор и вышел к громадному баку — видимо, там хранилось топливо для автомашин. Он полностью прогорел, а по рваным краям я догадался, что перед этим бак взорвался. Всем, кто находился здесь в тот момент, пришлось несладко — впрочем, как и всем повсюду. Было очень тихо… Но откуда, в таком случае, до меня донесся этот вой? Или же это просто злая шутка — в виде осколка бутылки, случайно повернутого боком к ветру и потому издающего такие заунывные звуки? Мне и самому приходилось подобным образом пугать в детстве соседей — пока они не нашли бутылку на чердаке и не нажаловались матери. Однако ветер дул, хоть и с перерывами, практически всегда с одинаковой силой — если он виновник, то звуки должны повториться. Предчувствие говорило, что здесь все не так просто…