На реках вавилонских

— Волосы и зубы надо беречь до конца своих дней, — сказала я ему в спину. Но отец по-прежнему сидел, как статуя, словно я срамила его и докучала ему не только своими вопросами, но и своим суеверием, от которого он обычно так легко отделывался улыбкой: если чьи-то волосы или зубы попадали в руки постороннего человека, это приносило несчастье. Даже птица, пронесшая в клюве волос через полсвета, отовсюду приманивала несчастье, и я думала о том, как в детстве пыталась представить себе, что это такое — несчастье, и как многократно произносила это слово, чтобы уловить его значение хотя бы по одной из возможных интонаций. Это мне не удалось. Тем не менее, я непрестанно думала о птице, которая назначит мне счастье или несчастье, если я беспечно пущу на волю ветра хотя бы один свой волос.

Под кроватью стояли мои резиновые сапоги. Ходить в них теперь стало слишком холодно. На складе поношенных вещей при прачечной меня неделями обнадеживали. Разве у меня нет родственников, которые могли бы мне что-нибудь прислать, спросила тамошняя сотрудница, и как у меня обстоит дело с остальными предметами одежды? Не хочу ли я поискать где-нибудь еще? В следующий раз непременно что-нибудь найдется, просто мой размер — тридцать четвертый — попадается не так часто. При этом я уже два раза наблюдала, как эта женщина совала в руки матерям и детям сапоги, которые с большой вероятностью были именно моего размера. Конечно, я не возмущалась, в конце концов, те люди были немцы, пусть из Восточной Германии, но все-таки. В последний раз сотрудница склада поставила передо мной пару резиновых сапог тридцать шестого размера. В одном сапоге пожелтела подкладка. Пахли они неприятно и непривычно. Однако в двух парах чулок и хорошенько укутав ступни газетной бумагой, я кое-как могла в них ходить, хотя при ходьбе они издавали неприятный шорох. Только носить эти резиновые сапоги с меховой шубой я не хотела. Даже если отец пристально меня не разглядывал. Одна мысль о том, что кто-то из людей на улице, в автобусе или в метро увидит меня в меховой шубе и резиновых сапогах, вгоняла меня в краску.

Не ради отцовской челюсти, а ради собственного успокоения отправилась я на поиски его зубов. Он ведь недавно что-то сказал о бюро по трудоустройству? С чего бы это он забрался так далеко? Бюро по трудоустройству находилось в последнем блоке домов, на южной оконечности лагеря. Хотя свет в этой конторе еще горел, на звонок мне никто не открыл. На каменных плитах перед входом я обнаружила сперва одно, а потом и второе темное пятно. Я пошла по этим кровавым следам, которые уводили в сторону от дороги, и в свете фонаря заметила что-то темное. Немногие засохшие стебли растений обледенели, красные пятна замерзли тоже. Чтобы удобнее было искать в полумраке, я сняла перчатки и стала голыми руками шарить по земле. Снег летел мне в лицо. Я высунула язык и поймала крупные хлопья. От долгого сиденья на корточках у меня затекли ноги, так что я стала на колени.

Метр за метром обшаривала я землю. Находила окурки сигарет, металлические пробки от бутылок: — вмерзшие в обледеневшую почву, они поблескивали, словно монеты. Обертки от конфет. Хорошо еще, что в лагере не разрешали держать домашних животных, иначе мне пришлось бы лавировать между кучками кошачьего и собачьего дерьма. Я доползла до куста, на ветвях которого вместо листьев росли ледяные капли. Под моими коленями ломалась и хрустела ледяная оболочка листьев. Что — то врезалось мне в тело, я нащупала осколки, отбросила их в сторону и продолжала осторожно двигаться на коленях. Моя рука нащупала что-то мягкое, кусок резины, нечто грязно-белое, вытянутое в длину и напоминавшее воздушный шарик без воздуха. Я бросила его и повернулась направо, где валялись осколки. Там я обнаружила нечто похожее на следы крови. Однако быть в этом уверенной при таком слабом свете я не могла. Не исключено, что это была моя собственная кровь, просочившаяся через брюки из ссадин на коленях. Из — за множества осколков пришлось снова передвигаться на корточках. Под резиновыми сапогами что — то тихо скрипело и потрескивало. Несмотря на холод, мне казалось, будто от сапог исходит резкий запах. Передо мной лежала пачка сигарет. На белой упаковке я могла четко разглядеть красные следы. Пачка была еще наполовину полна, я положила ее обратно и ощупью двинулась дальше. Зубы, подумала я, и сделала усилие, чтобы больше ничего не чувствовать и не видеть, — только зубы, я должна их найти. Позади себя я услышала смех и обернулась. В нескольких метрах от меня, где кончался свет фонаря, стояли двое детей и по меньшей мере один из них смеялся.

— Вы не хотели бы мне помочь? — крикнула я им по-немецки. Голос у меня звучал, как воронье карканье.

— Что?

— Не хотите ли вы мне помочь?

Дети подошли ближе. Девочка захихикала. Мальчик пальцем поправил на носу очки и наклонился ко мне.

— Что вы ищете?

— Ах, это вы, я вас издали даже не узнала.

Дочка Нелли протянула мне свою маленькую руку.

— Почему вы ползаете по земле?

— Зубы, мой отец потерял свои зубы.

— Потерял? — Катя захихикала.