На реках вавилонских

Набирая номер, я слышал на линии какой-то треск, а потом некоторое время ничего не было слышно. Мое сердце билось где-то в ухе, и стук его отдавался в трубке. Занято. Я попробовал снова, набрал код, подождал. После нескольких попыток линия освободилась, и я смог набрать все цифры до конца. Опять я какое-то время ничего не слышал, потом в трубке раздался шум, треск, шепот. Возможно, шепот звучал где-то рядом или застрял у меня в ухе и был слуховой галлюцинацией.

Вдруг я услышал знакомый сигнал. Сердце у меня заколотилось.

Кто-то снял трубку. Мужской голос произнес что — то, чего я не понял. По необъяснимой причине я рассчитывал услышать женский голос, и не мог себе представить, что обладатель мужского голоса имеет отношение к детскому приюту.

— Алло?

Бывало, что к разговору подключалась госбезопасность.

— Алло? — нетерпеливо повторили на другом конце провода.

Япоспешно повесил трубку. Быстро огляделся: эти люди по-прежнему стояли вокруг и время от времени посматривали в мою сторону, словно все еще ждали, когда освободится телефон. Я снова набрал номер. Раздался сигнал, на этот раз ответила женщина.

Прежде чем я успел что-то сказать, я услышал щелчок. Связь прервалась. Монета выпала обратно. Не кладя трубку, я бросил в автомат еще несколько монет. Набрал номер до предпоследней цифры, потом нажал на рычаг и собрал выпавшие монеты. Снаружи собралось еще больше народу. При первом же шаге из кабины я поскользнулся, потерял равновесие и растянулся на льду. Чья-то нога наподдала мне под ребра, другая ударила в живот.

— Подонок, — услыхал я, — клоп вонючий. — Едва мне удалось встать на четвереньки, как меня свалил удар в затылок. — Предатель. — Я ударился лбом об лед. Ощущение холода было приятным, и тем не менее я пытался встать. — Дырка в заднице. — Надо мной возникла физиономия женщины с надутыми щеками, она плюнула мне прямо в лицо. — Проваливай, ты, жалкий кусок дерьма, чертова дырка в заднице, предатель! — Казалось, во рту у нее неиссякаемый запас слюны: словно при замедленном кинопоказе, я видел, как этот рот открывается и закрывается, выбрасывая жидкость, которая в воздухе, между ее и моим лицом, обретает форму, вытягивается в длину, пузырится, распадается на брызги, которые разом ударяют мне в лицо, — не женщина, а плевательная машина. — Шпик из Штази! — Пинок в поясницу, боль пронзила мне спину, отдалась в затылке и в голове, нутро у меня горело, и что-то там трещало, будто дрова в топке. Позвоночник точно переломился вовнутрь, боль была обжигающей и раскалялась все сильнее. Кто-то снял свою ногу с моей руки, с моих пальцев, которыми я больше не мог шевельнуть. Я беспомощно дергался, как перевернутый на спину рак, и думал, что мой панцирь, возможно, выдержит, а возможно, и нет. Хорошо еще, что боли я больше не чувствовал: так мал оказался во мне ее запас. Голоса удалились. Я почувствовал на себе что-то теплое и пытался определить, что это. Какой-то мужчина еще стоял возле меня, я слышал, как его звал другой. Сквозь штаны и свитер тепло доходило до моей кожи и стекало у меня по лицу. Мне показалось, будто я вижу, как тот мужчина засовывает свой прибор в штаны, поворачивается и уходит. Но в этом я не был уверен. Так что я продолжал лежать и ждал новых ощущений. Однако их не было. Мысль моя не останавливалась. Я попытался зацепиться за какие-то детали, чтобы не потерять сознания. Тепло обернулось ледяным холодом.

Перед моими глазами остановились две пары маленьких сапожек. Надо мной склонилось чье-то лицо.

— Что вы тут делаете? — Девочка с любопытством смотрела на меня.

— Он мертвый, — сказал другой ребенок и ткнул меня сапогом в плечо.

— Тогда мы должны кого-нибудь позвать. — Девочка продолжала всматриваться в мое лицо. Я хотел им сказать, что не надо никого звать, что я живу прямо здесь, рядом, и наверняка один доберусь домой, но язык у меня отяжелел, а девочка воскликнула:

— Он шевельнулся, он шевельнулся!

Подошла какая-то женщина с собакой. Я почувствовал на лице собачий нос. Она лизала мне губы, и сколько женщина ни старалась ее оттащить, она не уходила и казалась сильнее своей хозяйки. Та подошла ближе, наклонилась, взяла пса на поводок и увела за собой.

Около меня остановились резиновые сапоги, кто — то поставил на землю маленький чемодан, влажный мех коснулся моего лица.

— Вставайте, пойдем. — Пожилая женщина, говорившая с польским акцентом, протягивала мне руку. Я оперся на нее и встал, правда, скрючившись, но все же теперь я стоял на обеих ногах, не чувствовал боли, а только холод и тепло, и почву под ногами, и слышал в ушах шелест, словно шум листвы в березовой роще. Женщина ростом была не выше меня. Правая рука меня не слушалась, и я протянул ей левую. Я поблагодарил ее, но она махнула рукой и робко улыбнулась. Взяв свой кожаный чемодан, она перешла улицу. Эта масса пушистого меха передвигалась мелкими шажками на поразительно маленьких ногах. Но шла она твердо, не покачивалась, а семенила. На автобусной остановке она села, положила чемодан к себе на колени и стала ждать.