На реках вавилонских

— Честно говоря, Нелли, бывают кровати и поудобнее, чем эти. — Мне невольно вспомнились слова Ханса: "Она — проститутка". Смех Сюзанны, взрывной, беспечный и вызывающий, был смехом союзницы.

— Удачи тебе. — Голос мой звучал сухо, почти неприветливо, так что мне захотелось добавить хоть немного теплоты. Я обняла ее и прижала к себе.

— Ладно, оставь. — Она высморкалась и на какую-то секунду мне казалось, что она плачет. — Вы будете меня помнить?

— Ясное дело. — Катя обвила руками бедра Сюзанны, но та высвободилась и открыла дверь. Возможно, Катя хотела мини-юбку потому, что ей очень нравилась Сюзанна. Алексей подносил слизня то к одному, то к другому глазу ворона, пока тот не повернул голову налево, не схватил добычу и с недовольным видом попытался распробовать, что ему досталось.

— И вообще, ворон — птица священная, — сказал Алексей и поднял вверх мучного червя, — это тоже написано в книге. В некоторых культурах их почитают как вестников счастья. Птицы богов.

— И не задерживайтесь здесь слишком долго, — Сюзанна закрыла за собой дверь.

Ханс Пишке действует одной левой

Ее зовут Дорейн. В сентябре она отметила свой четырнадцатый день рождения. Ее привезут в понедельник и, таким образом, во вторник мы будем снова вместе и отпразднуем наше первое Рождество на Западе.

Чиновник в правлении лагеря подал мне свою большую, теплую руку и поздравил. В такие минуты он испытывает гордость, сказал он.

Я торопливо вышел из его кабинета, стараясь поскорее забыть его взгляд. У себя в комнате я принялся ходить взад-вперед.

Людям надо бы запретить размножаться. Словно спрут, охватило это племя земной шар, покрыло его своими следами, слизью рождения и распада, вытягивало свои щупальца все дальше вперед и всасывалось в каждую вещь. Казалось, что-то рассыпалось, потом собралось воедино, и все росло, росло, росло, без удержу и без предела. Только младенец за стенкой не хотел расти. Орать он хотел, больше ничего.

Старая женщина поступила правильно. Забросила веревку на дерево и спрыгнула. О том, что сделают с ее трупом, она, наверно, уже не думала. Возможно, ей нравилось воображать, сколь эффектным будет ее последнее выступление. Именно эффекта, возможно, добивались те, кто бросался с моста Золотые Ворота. Многие приезжали издалека, лишь для того, чтобы там покончить с собой. Никто не бросался с западной стороны моста, навстречу заходящему солнцу, в открытый Тихий океан, никто не поворачивался спиной к людям. Они бросались исключительно в залив, окруженный городами, в залив, на волны которого были устремлены тысячи внимательных взглядов. Возможно, они видели перед собой Алькатрац, возможно, небо или близкого человека. Однако в какую воду хотела броситься та старая женщина, с какого моста, с какой высоты? Лагерь не предлагал ничего, кроме пустых ущелий между жилыми блоками. Тут нужна была веревка, которая придавала ей уверенность.

Если у меня есть вопросы, я могу набрать этот номер. Чиновник в правлении лагеря сказал, что это номер приюта, куда ее поместили. Вопросов у меня не было. Я только хотел сказать, что не надо ей приезжать, не следует приезжать, не дозволено приезжать. Но кому я должен был это сказать? Я ее не знал. Листок с номером я вертел в руках. Я вырвал у себя волос и попытался зажать его в замке на двери своей комнаты.

Но он не держался. В последние недели дверь явно перекосилась, она не вынесла зимы и нагретого отоплением воздуха. Я взял спичку, расщепил ее пополам и всунул в щель, насколько было возможно. И ушел. Я сбежал вниз по лестнице.

Отец ее детей пропал, сказала Нелли. Скорбь могла быть причиной того, что прошедшие годы, казалось, не оставили на ней следа. Ее веселость была какой-то неподобающей, и только уголки рта выдавали скорбь. Она была печальной и некрасивой.