На родине предков

— Оно дожидалось меня вчера, когда я навестил адвоката своего дяди. — Он невесело усмехнулся. — Жалко, что вы не приехали на пять минут раньше. В этом случае я был бы богаче на пятнадцать соверенов и одни золотые часы. Вы не знаете, кто это был?

Берк пожал плечами:

— Страна кишит подобными негодяями. А поймаешь их, так они скажут судье, что они — истинные патриоты, собирающие средства для своей организации, и не переводя дыхания проклянут королеву.

— Понятно, — протянул Клей. — Уж не принадлежат ли эти люди к Фенианскому братству, о котором я так много слышал в Голуэе?

— Фении, мунлайтеры, риббонисты.[3] — Берк пожал плечами. — Есть несколько таких тайных обществ, все они помешаны на том, чтобы сделать Ирландию свободной, как они это называют.

Дождь продолжал лить размеренно и монотонно, и он поспешно продолжил:

— Однако это не слишком подходящее место для разговора, полковник. Сэр Джордж надеется, что вы заночуете у него. Если вы снова сядете в свой экипаж, я покажу дорогу.

Клей покачал головой:

— Это весьма любезно со стороны сэра Джорджа, но я бы предпочел отправиться сегодня ночью в Клермонт. Это далеко отсюда?

— До Драмора — еще четыре мили по этой дороге. До Клермонта — около мили в другую сторону. — Он, казалось, колебался какое-то время, чуть нахмурившись, а потом продолжил: — Честное слово, сегодня вечером он станет для вас слабым утешением, полковник. Дом не годится ни для человека, ни для зверя.

— Но насколько я понимаю, мой дядя жил там до своей смерти, — сказал Клей. — Ведь не мог же он обветшать до такой степени?

— Но вы забываете про пожар, — возразил Берк.

Клей покачал головой:

— Нет, адвокаты подробно изложили мне эту историю. Я понимаю, что разрушения были очень велики.

Берк кивнул:

— Большая часть дома сгорела. Ваш дядя провел последние шесть месяцев в западном крыле. Это единственное место, где уцелела крыша.

Клей пожал плечами:

— За последние четыре года, мистер Берк, в моей жизни было много случаев, когда я не желал от жизни ничего большего, кроме крыши над головой — любой крыши. Если мой дядя мог жить там, я уверен, что выживу и я.

— Поступайте, как считаете нужным, полковник. — Берк вскочил в седло и взял поводья в левую руку. — И вот еще что. Будьте осторожнее, когда доберетесь до Драмора. Там не очень-то привечают чужаков.

— Даже тех, кто носит имя Фитцджеральд? — спросил Клей с улыбкой.

Лицо Берка было мрачным.

— Настали тяжелые времена, полковник, я думаю, вы и сами довольно скоро это уясните. — Он пришпорил лошадь и исчез за поворотом дороги.

Клей нахмурился, глядя ему вслед.

— А что ты думаешь? — спросил он, повернувшись к Джошуа.

Джошуа пожал плечами:

— Там не может быть хуже, чем в некоторых местах, в которых мы ночевали во время войны, полковник. Одно не вызывает сомнений: мне не нравится этот человек.

Клей ухмыльнулся:

— Как обычно, у нас с тобой полное единодушие. Есть в нем что-то неприятное, нечто такое, что я не могу точно определить, и все-таки это качество присутствует.

Вдалеке послышались приглушенные громовые раскаты, он сунул руку в карету и, достав тяжелое пальто, надел его.

— Похоже, погода и не думает улучшаться — скорее наоборот, да и этот специфический сельский пейзаж начинает наводить на меня тоску. Если ты залезешь внутрь, то мы двинемся дальше. — Какой-то момент Джошуа колебался, как будто хотел поспорить на сей счет, а потом тяжело вздохнул и забрался внутрь. Клей захлопнул за ним дверцу, потом взобрался на место кучера и потянулся за поводьями. В следующую минуту они уже ехали по залитой грязью дороге.

Дождь капал с края шляпы, но Клей не обращал на это внимания, уверенно держа поводья. Он размышлял над своим разговором с Берком и снова, уже не в первый раз, спрашивал себя, зачем он приехал в Ирландию.

Конечно, ничто не удерживало его в Джорджии. После четырех лет войны он желал только одного — покоя. Ирония заключалась в том, что в поисках такового его занесло не куда-нибудь, а в Ирландию. Если те истории, что ему рассказывали в Голуэе, — правда (а события прошедшего часа, похоже, стали тому подтверждением), то он въезжал в самое сердце края, истерзанного всеми мыслимыми видами разбоя и смертоубийства.

То, что элементарная справедливость требует предоставить Ирландии самоуправление, он усвоил на коленях у отца вместе с тяжелыми, полными горечи рассказами о том, как обращаются с несчастными крестьянами английские помещики. Впоследствии годы изучения медицины в Лондоне и Париже вкупе с войной вытеснили эти мысли в дальний угол сознания как нечто относительно маловажное, не затрагивающее его лично.

Каким бы правым не было дело коренных ирландцев, грабежи на дорогах — не тот способ, которым можно вызывать к себе сочувствие, подумал он, вспомнив о двух разбойниках. В первый раз ему пришло в голову, что, хотя их одежда и груба, их лошади — великолепные животные, и он нахмурился, спрашивая себя, кто это такие и что толкнуло их на такой поступок.