На росстанях

Замечание было совсем некстати, и высказанную Кондаковичем мысль никто не поддержал. Народоволец помешал ложечкой чай, отпил глоток, причмокнул два раза губами, лизнул языком уголки губ.

— Это верно, — отозвался он. — Всякая разрозненная сила, собранная воедино, связанная крепким обручем и направленная к единой цели, творит чудеса. Это всегда надо иметь в виду.

Для Кондаковича слова народовольца были той соломинкой, которая сразу же превращается в целый мост к большому разговору. Он считал себя высокоинтеллигентным человеком и выдающимся оратором. Кондакович как-то сказал о самом себе, что когда он выступает с речью, то говорит взволнованно и горячо и его иногда нужно сдерживать.

— Святая правда! — подхватил он слова народовольца. — И беда только в том, что не так легко сплотить разрозненные, как вы справедливо говорите, силы. Вот, к примеру, нас, революционно настроенных людей, собралось здесь не так много, а такой бесспорной, для всех ясной и приемлемой основы, платформы, на которой мы остановились бы все как один человек, нет. Один понимает дела и события общественной жизни так, другой — иначе. Отсюда и разных течений у нас много. Более того. Вот, скажем, я принадлежу к Беларусской социалистической грамаде. В нашей организации своя специфика — сюда присоединяется национальный момент. Но и мы, грамадовцы, не во всех взглядах сходимся. Да это, может, и не беда: чем больше в букете цветов разных оттенков, тем богаче букет.

— Ну, а если в букете будут одни только красные розы, то, как, по-вашему, такой букет будет бедным? — перебила оратора дочь народовольца.

Кондакович весело засмеялся всем своим лицом, показав крупные желтоватые зубы.

— Вопрос, Вера Анатольевна, и дамский и в то же время философский, — ответил он и хотел было снова пуститься в какие-то длинные рассуждения, но в эту минуту в комнату вошли еще два человека.

Оба они были здоровяки, широкие, громоздкие. Первый — брюнет, плечистый, с пышными черными усами, немного косоглазый: один глаз смотрел, как говорится, на Москву, другой — на Варшаву. На вид ему было лет за тридцать. Другой — еще шире в плечах и выше ростом, с добродушным лицом, с большой головой, светловолосый. Оба они собирались редактировать разные издания. Чернявый намечался если не в редакторы, то в заместители редактора первой беларусской газеты, которая должна была начать выходить в ближайшие дни. Фамилия его Власюк. Ни к какой партии он не принадлежал, называл себя "независимым хуторянином", хотя целиком разделял программу Беларусской социалистической грамады. Другой, также будущий редактор нового журнала, но уже иного направления, был социал-демократ Кастогин. В менской прогрессивной газете он поместил свою аллегорическую сказку под названием "Пень". Люди объединились и выкорчевали из земли пень, который очень мешал им. Под пнем подразумевался царь. Царские чиновники докопались до смысла сказки. Газету закрыли, издавать новую не разрешили, а сам Кастогин на время куда-то исчез.

С приходом редакторов двух новых изданий, которые, правда, еще только наклевывались, все притихли. Редакторы поздоровались с присутствующими, как с хорошими знакомыми, а на бывших учителей, узнав, кто они такие, посмотрели сочувственно.

— Что ж, господа, — сказал старый народоволец, снова пожевав губами и облизнув их кончиком языка, — больше мы никого не ждем, поэтому давайте поговорим. Прошу ближе к столу! Кто хотел бы взять слово? — обвел он взглядом присутствующих.

— Вы, Анатолий Иосифович, как самый старший среди нас, должны начать собрание, — ответил Кондакович. Его поддержали.

— Ну хорошо, — согласился народоволец. — О чем нам говорить сегодня? — обратился он к присутствующим. Помолчав немного, продолжал: — Дело сегодня не в том, что мы не имеем такой общей основы, на которую могли бы стать мы все, как говорил уважаемый Игорь Сергеевич, — народоволец кивнул головой в сторону Кондаковича. — Дело, друзья мои, в том, что пламя революции никнет и гаснет. К сожалению, верх взял общий наш враг — самодержавный царский строй. Наша задача — не дать погаснуть огню революции.

Старому народовольцу похлопали.

— Отсюда, друзья мои, возникает вопрос и о способах, методах борьбы прогрессивных людей России за народ, за его права и интересы в новой обстановке. Какие же способы-пути можем наметить мы? Прошу высказаться.

— Для меня ясно одно, — взял слово Кастогин, — нам надо занять одну, наиболее правильную позицию и с этой позиции посылать свой огонь в одну точку. Эта позиция рабочего класса, пролетариата. На этой позиции стоим мы, марксисты. А потому наша ставка — на рабочий класс, как на единственный последовательно революционный класс в государстве, способный стать во главе революционного движения и руководить им…