На росстанях

— Но прежде нужно познакомиться. Ольга Андросова… Не испугала я вас? — спрашивает учительница и смеется.

— Если пугаться учительницы, то лучше пойти и утопиться в Пине.

— Вы простите меня. Еду в свою школу, в Купятичи, и по дороге к вам заехала.

— И очень хорошо сделали. Разденьтесь и немного посидите. У меня как раз и самовар сейчас будет готов.

Ольга Андросова еще совсем молодая девушка. Год, как окончила гимназию. Смуглая, круглолицая, живая и быстрая. Фигурка у нее стройная, складная. Темные волосы подстрижены. Глаза бойкие и смелые.

— Вы еще не были в своей школе?

— Нет, не была. И не знаю, какая она там. А вы уже давно здесь?

— Скоро два месяца будет.

— И работу начали в школе?

— Начал. Второй месяц как занятия идут.

— Охти мне! Как же я отстала от вас!

— Почему же так поздно вас назначили?

— Назначили меня с первого октября. Ну, пока пришло назначение, — а живу я на Смоленщине, — да пока приехала сюда, да в Пинске немного у знакомых побыла, вот и опоздала.

— Ну что ж, лучше поздно, чем никогда.

Андросова — бойкая, общительная девушка. Не прошло и пяти минут, как они разговорились, словно давно уже были знакомы. А когда Ганна принесла самовар, учительница взяла у нее полотенце, стала вытирать стаканы, попросив на это разрешение, и сама налила чаю хозяину и себе. Она пила чай и рассказывала о том, как добиралась сюда. Заговорившись, курила и, видимо, чувствовала себя здесь очень хорошо.

Но в самый разгар чаепития и разговора в окно постучал возчик. О нем здесь и забыли. Возчик этот — крестьянин из Купятич. Ему надоело стоять возле школы, и он забарабанил в окно.

— Скоро поедем?

Ольга Викторовна посмотрела на Лобановича.

— Я и забыла, что мне ехать нужно. Что ж, буду собираться.

— Ольга Викторовна! Отправляйте вы свою подводу домой, а сами ночуйте здесь. Уже ночь, а пока доедете, еще пройдет час. А в школе вашей, наверно, холодно и, возможно, никого нет. Говорю вам, отбросьте всякие церемонии и оставайтесь ночевать. Завтра пойдете в волость, — а в волости вам все равно надо побывать, — возьмете подводу и поедете.

Учительница смотрит на Лобановича.

— А знаете, — говорит она, — вы подаете мне гениальную мысль.

Лобанович выходит во двор.

— Поезжайте домой, — говорит он подводчику. — Учительница здесь останется.

— Здесь так здесь. Но зачем я битый час стоял?

Возчик поворачивает коня, бубнит что-то себе под нос и отъезжает.

Лобанович возвращается в квартиру, а Ольга Викторовна по какой-то аналогии вспоминает один случай из своей жизни и рассказывает о нем.

— Однажды в Смоленске останавливает меня оборванный человек интеллигентного вида: "Дайте мне, барышня, на выпивку". — "Сколько же вам дать?" — спрашиваю. Оборванный человек глубокомысленно приставляет палец ко лбу. "Представьте себе, барышня, впервые в жизни наталкиваюсь на такой вопрос! Ну, дайте, чтобы можно было червяка залить". — "Понятие "залить червяка" — вещь неопределенная и растяжимая: одному и "крючка" достаточно, а для другого "крючок" — капля в море", — замечаю ему. "Совершенно справедливо. Я именно из категории тех, для кого "крючок" — капля в море… "

Ольга Викторовна как бы спохватывается и говорит:

— Может быть, коллега, я вам мешать здесь буду? Бестолковая я!

— Нисколечко! — успокаивает ее Лобанович. — Квартира моя просторная, и даже кушетка мягкая есть.

— Да вы буржуй! — смеется Ольга Викторовна.

— Я только пользуюсь, можно сказать, от вашего брата.

— Как так?

— Тут была когда-то учительница, которой симпатизировал инспектор. Это он для нее приобрел такую буржуйскую роскошь. Так что вы на нее имеете большее право, чем я.

— Ну ладно! — соглашается Ольга Викторовна. — Будем считать этот вопрос исчерпанным. А теперь хотела бы я просить, коллега, чтобы вы ввели меня в курс школьного дела, ведь я в нем ни черта не понимаю. Не знаю даже, как и приступить к нему.

— Ну что ж, расскажу вам, как и что. Только с вас за это магарыч, ведь даром, говорят, и коза не прыгает, — шутит Лобанович.

— За этим дело не станет. Приезжайте ко мне, угощу, — смеется учительница.

— Ну, если так, слушайте. Прежде всего вам нужно собрать учеников. Обычно это делается так: вы назначаете день сбора, а староста — можно и через попа — оповещает родителей, чтобы посылали в школу детей. Соберутся дети, вы их запишете в особый журнал… Вот это все я покажу вам…

Лобанович приносит журналы и раскладывает их перед учительницей, показывает, в каком журнале и что надо записать.

— Как видите, журнал сам подсказывает, как и что записывать. Но это пустяки. Самое паршивое в нашей учительской практике то, что одному человеку приходится вести работу с четырьмя группами, а у вас еще и школа многолюдная — около ста детей наберется.

— Что вы говорите! Около ста человек? И четыре группы! Да ведь это же свинство! Что же я буду делать?.. Охти, головонька моя!

Страх и недоумение отражаются на лице Ольги Викторовны. Лобанович смотрит на нее, а затем хохочет.

— Так это же обычное явление в наших школах, — замечает он.

— Но я не могу себе представить, как можно вести работу в таких условиях. И все четыре группы в одной комнате?