На росстанях

— На красоту теперь не смотрят, — сокрушенно замечает старшая, Глафира, считающая себя красивой. — А пример тому — безносая Ганна и Митрофан Васильевич. — И она вздыхает.

Оставшись вдвоем, поповны долго обсуждали это происшествие и изливали всю горечь своего застарелого девичества. А Ганне учинили допрос, — ведь интересно же узнать еще что-нибудь новенькое!

— И долго они сидели? — спрашивает Антонина.

— Не знаю, паненочка. Я уже легла спать, а они еще сидели.

— И она сама вытирала стаканы?

— А кто ее знает! Взяла у меня полотенце.

Ганна боится сказать что-нибудь лишнее: ведь учителя она уважает и ничего плохого в нем не видит.

— А где она спала? — спрашивает теперь уже Глафира.

— На кушетке.

— А он где спит?

— А он — в этой маленькой комнатке, что возле кухни.

— А ночью не вставал он? Не слыхала?

— Нет, не слыхала. Панич еще с вечера, ложась спать, отдал той паненке ключ, чтобы она заперлась.

— Ключ отдал? Зачем? — интересуется Антонина.

— Должно быть, чтобы она заперлась и спокойно спала.

— И она взяла ключ?

Ганна выказывает нетерпение и нежелание отвечать на такие вопросы.

Отец Николай также выслушал дьячка внимательно. Вначале он сделал удивленные глаза, а затем засмеялся и наконец спросил:

— А какова она собой? Ничего девушка?

Отец Николай человек молодой, и его нет-нет да и смущает порой дьявол и заставляет заглядываться на пригожих молодиц. Дьячок это знает.

— Ничего девушка, сочная и фигуристая.

Отец Николай глотает слюну.

— Что же, и ты, Амос Адамович, был молодой. Может, и теперь злой дух искушал тебя, когда остановил возле окна?

Долгий смех снова сотрясает живот отца Николая, а дьячок опускает глаза.

— Спета моя песня, отец Николай, — отзывается он и печально вздыхает.

— Так ли это, Амос Адамович? — спрашивает отец Николай и хлопает дьячка по плечу. — Аврааму было сто лет, когда родился у него Исаак, а тебе до ста, гляди, лет сорок осталось?

Дьячок выпрямляет сгорбленную спину.

— Да оно если бы на то пошло, отец Николай, старый вол борозды не портит.

— Вот видишь! Так-то, Амос Адамович, — добавляет отец Николай, — Мы видим сучок в глазу брата своего, а бревна в своем не замечаем.

Отец Николай немного разочаровал дьячка. Правду сказать, в глубине души он и сам понимал, что в этом происшествии нет ничего необычайного, но какой-то бес не давал ему покоя, восстанавливал его против учителя. Скорее всего, это была просто глухая зависть к своему соседу, зависть немощной старости к здоровой молодости. Но этому чувству он старался придать иную форму. Как-никак, учитель должен быть примером, а не шашнями заниматься.

И дьячок не может успокоиться. Идет к лесничему. Заводит разговор об учителе.

— Он, видно, серьезный хлопец, — отзывается лесничий, — и работник хороший.

— Гроб беленый! — замечает дьячок и рассказывает про визит учительницы.

Лесничий слушает внимательно. На его губах блуждает улыбка. Он сам далеко не святой по женской части человек. Выслушав дьячка, он говорит:

— На ловца и зверь бежит, если он только сам не дурак. — А затем он еще больше расхолаживает дьячка: — Это пустяки. Я знаю случаи, когда студент и студентка ночуют в одной комнате, на одной постели, и ничего между ними не бывает.

Таким образом, рассказ дьячка не произвел на мужчин того эффекта, на который он рассчитывал. Зато женщинам он дал для пересудов богатый материал, которого им хватило на долгое время.

Вскоре после этого происшествия дьячок заявился в школу. На этот раз он пришел сюда в качестве учителя. Отец Николай в связи с хозяйственными или иными делами не мог прийти на "закон божий" и попросил дьячка заменить его.

— Ты, Амос Адамович, живешь там близко, сделай одолжение, займись чем-нибудь с учениками.

— Можно, отец Николай! — согласился дьячок.

В дело преподавания Ботяновский не имел практики. Но она ему и не нужна. Он сам когда-то изучал "закон божий", помнит, как учили в его время. Правда, он многое забыл, но кое-что в памяти еще осталось. Вот о том, что сохранила ему память, он и будет говорить.

Ученики были весьма удивлены, увидев Ботяновского в школе. Многим из них приходилось иметь дело с дьячком, когда они забегали летом к нему в сад и огород, а он гонялся за ними и бранился последними словами.

Дьячок приступил к делу не торопясь. Сперва сообщил, что отец Николай поручил сегодня ему заняться "законом божиим". Всю школу соединил он в одну группу и приказал детям сидеть тихо, слушать внимательно. А затем начал.

— Ну, ты! — тычет пальцем дьячок в школьника.

Поднимается несколько ребят, так как вывернутый палец дьячка направляется сразу на нескольких учеников.

— Чего вы встали? — кричит дьячок.

Дети начинают хихикать.

— Я вам посмеюсь, бездельники вы! — грозит он. — Ну, вот ты, чернявый, с краю!

Поднимается "чернявый, с краю".

— Как тебя звать?

— Михалка.

— Фамилию твою спрашиваю, дурень!

— Мажейка.

— Это какой Мажейка? Тот, что возле кузницы?

— Эге, — отвечает ученик.

— А как тебя дразнят?

Михалка молчит, а из всех уголков, вначале тихо, а затем сильнее, звучат голоса:

— Латак, Латак!

— Много наделал ты в огороде дырок? — спрашивает дьячок.

— Нет, немного.

— Ну, сколько?