На росстанях

Широкий замолчал, сладко потягиваясь, но это молчание продолжалось только одно мгновение. Тарас Иванович вдруг вскочил, как встревоженный орел.

— Жена! Жена! — закричал он на весь школьный двор.

На крик Тараса Ивановича выбежал сын его Леня, мальчик лет четырех. Увидя незнакомых людей, он остановился, уставился на них своими ясными глазенками.

— Узнал меня, Леня? — спросил Лобанович.

Леня приветливо улыбнулся.

— Дядя, лассказы мне сказку!

Вслед за Леней вышла и жена Широкого Ольга Степановна, милая и добрая женщина. Она очень обрадовалась гостям.

— Ты знаешь, что самые лучшие люди на свете — это учителя!

— Знаю, знаю, — сказала Ольга Степановна.

Тарас Иванович снова разошелся и горячо, даже вдохновенно произнес:

— Эх, если бы я не был женат! Весь мир перевернул бы!

— Замолчи уж! — сказала жена. — Плетет невесть что.

— Ничего ты не понимаешь, голубка моя!

Ольга Степановна пригласила гостей в дом.

IV

Входя с гостями в свои апартаменты, Широкий рассказал, как к нему на квартиру зашел недавно жандарм и, увидев комнаты, удивился: "Какая популярность ваших комнат!"

Широкий всем рассказывал про этого жандарма и всякий раз заливался задорным смехом. Так было и сейчас.

— Ну, жена, пройдись немного возле буфета, не найдешь ли там чего?

Такова уж была неугомонная, беспокойная натура Тараса Ивановича. Казалось удивительным, что человек его комплекции способен быть таким подвижным и бурливым. Любимое молодняковское ["Молодняк" — широко известное в Беларуси в 1920 году объединение молодых писателей] словечко "бурнопенистый" подошло бы к нему как нельзя лучше.

Ольга Степановна вышла приготовить стол. Леня уселся на колени к Лобановичу и слушал сказку про бабу-ягу. Сказка необычайно заинтересовала мальчика, особенно когда Лобанович пустился на выдумки и сказал, что баба-яга бывает временами маленькая, как пальчик, а потом снова растет и принимает свой обыкновенный вид. Но в самом интересном месте Тарас Иванович грянул песню:

Три деревни, два села,
Восемь девок, один я —

и заглушил сказку. Сын запротестовал резко и крикливо. Тарас Иванович только повернул голову в его сторону и, размахивая кулаками, отбивал такт и продолжал петь. Сын закричал еще громче, чтобы в свою очередь заглушить отца, но отец, не поддаваясь, поднял голос на несколько тонов выше. Тогда Леня завизжал так, что вошла Ольга Степановна — узнать, что произошло.

— Ну дай же ты ребенку сказку послушать! Хороший отец сам рассказал бы, а он и послушать не дает. Вот сумасшедший!

Тарас Иванович бросил петь, заливаясь богатырским смехом, а потом сказал, обращаясь к сыну:

— Что же из тебя будет, когда ты вырастешь? Теперь уже отцу уступить не хочешь, гад ты печеный! — И, повернув голову к жене, добавил: — Вот и женись в нынешнее время, в гроб готовы положить человека.

Жена окинула взглядом фигуру мужа и не то сердито, не то шутливо проговорила:

— Положишь такого в гроб!

Широкий взглянул на гостей и укоризненно покачал головой.

— Вот как увидела молодых хлопцев, так хочет, чтобы я умер…

Вдруг он перешел на другую тему и рассказал, как неподалеку у одного учителя был в хоре певец, о котором учитель говорил: "Был у меня унисон. Ах, если бы вы знали, что это был за унисон!" И Тарас Иванович снова затрясся от смеха.

Не переставал он тарахтеть и тогда, когда сели за стол. У Ольги Степановны нашлось по чарке. Вкусная наливка была где-то припрятана так, что Тарас Иванович о ней и не знал. Наливка привела его в состояние самой высшей радости.

— Ты у меня, женка, молодчина!

Подняв чарку, он произнес целую речь о том, какое значение имеет в жизни бедного учителя хорошая жена.

— Пей ты уж, молотилка! — смеясь, отозвалась Ольга Степановна. — Люди ждут выпить, а он мелет.

Выпили.

Тарас Иванович запрокинул голову и, поглаживая рукой то место, где прошла наливка, восхищенно говорил:

— А, братцы мои родненькие! Искры радуги! Бальзам, амброзия божественная! Соловушки в кишках поют!

И Ольга Степановна и гости наконец поддались действию этой шумливой криницы жизни и веселья. Смеялся Тарас Иванович, смеялись и Ольга Степановна, и молодые учителя, и, глядя на них, смеялся и Леня, и время за столом проходило весело, а наливка еще увеличивала веселье.

Незаметно наступил вечер.

Лобанович и его приятель задвигались: не пора ли уже им домой?

— Куда вы так торопитесь? — сказала Ольга Степановна. — Жены вас ждут либо дети плачут? Погостите у нас. Ведь вы еще, должно быть, не знакомы с нашей новой учительницей?

При словах "новая учительница" Тарас Иванович подскочил, как на пружинах, не дав договорить жене.

— Братцы мои родненькие! Посмотрите на нее — и пальчики оближете. Глаза! Что за глаза! Небо Италии светится в них! А брови! А губки! А фигурка! Эх! — выкрикнул Тарас Иванович и сжал зубы. — Все на свете, кажется, отдал бы, чтобы обнять да приласкать ее…

Ольга Степановна замахнулась на мужа разливательной ложкой, а Тарас Иванович, спасаясь от нее, круто дернулся в сторону.

— Зачем же ты о ней вспомнила?

— Здесь есть кавалеры, а ты что?