На рубеже веков. Дневник ректора

СЕРГЕЙ ЕСИН НА РУБЕЖЕ ВЕКОВ ДНЕВНИК РЕКТОРА

От автора

Интимный ли жанр — дневник? Конечно, существуют дневники Гонкуров, конечно, свои знаменитые дневники писал Достоевский — нет-нет ни на что не замахиваюсь, отчетливо сознаю свое место. Мы, низкорослые ребята, раньше всегда писали дневники как бы только для себя. А разве кто-нибудь не начинал писать в десять лет, потом — в семнадцать, потом создавал свой лирический дневник из стихотворений к любимой девушке… Потом начинал лет в тридцать. Я тоже начинал, потом забрасывал дневник. Писать — это когда он пишется сам, когда хочешь или не хочешь, а садишься за стол. А вот что тебя заставляет писать: неудовлетворенность жизнью или избыточность ее счастья, или необходимость зафиксировать нечто важное и мимолетное, что происходит вокруг тебя… Или, может быть, это стремление дать реванш обстоятельствам. Вот, говорят, на миру и смерть красна — это русская манера говорить что-то резкое и нелицеприятное при стечении народа. А я и мой Дневник — это уже множественность.

Я думаю, что побудительный мотив к написанию дневника — мысли о живых.

Русский человек, всю жизнь чувствующий над собой Божью десницу, никогда не стремился к какому-то продолжению земной жизни после смерти, никогда не стремился к форсированию памяти о себе… На русских северных погостах на могиле ставился деревянный крест, никаких камней с высеченными именами — это все западные затеи; и хоронили в ту же могилу снова довольно скоро, как только крест сгнивал. Уже второе, третье поколение смутно помнило о могилах, но, конечно, это не значило, что забывали лежащих в них. Впрочем, великий Пушкин об этом говорил в своих письмах исчерпывающе.

Так вот, побудительными мотивами к написанию дневника все-таки являлось обращение к живым, тайная мысль, что после смерти эти строчки могут оказаться востребованными — детьми, внуками, правнуками, отсюда можно было черпать опыт пращуров. Могли воспользоваться дневником как неким документом юридические инстанции, правый или неправый суд, в дневнике можно было свести счёты с врагами, отблагодарить друзей. В дневнике можно было поговорить с Богом. И опять прародителем этой мысли был Пушкин.

Другая мотивация для написания дневника — это, кроме собственного учета внутренней жизни и поступков, еще и организация своей жизни, организация своего внутреннего духовного начала и своего быта. Иногда дневник был исповедью перед Богом или собственной совестью. А вот что касается дневников писателей, то все они, как мне кажется, обращены к современнику. Впрочем, границы и преференции этих начал стираются, одно переходит в другое. Можно ведь говорить с Богом и одновременно быть тщеславным. Большинство писателей писали дневники с уверенностью, что они будут изданы.

Я начинал свои дневники несколько раз. Первый раз в детстве, тогда было модно писать дневник, но быстро бросил. Мне всегда казалось, что и жизнь моя не так интересна для дневника, и событий я увлекательных не находил, а самое главное, наверное, я не находил стиля и ракурса, в которых мои собственные дневники были бы написаны совместимо с моей духовной жизнью. Я уже вроде махнул на это рукой, но жизнь двигалась, что-то выпадало намертво, время было не остановить. Да и что время — я уже давно привык к тому, чтобы ничто здесь не задерживалось: ни собственные переживания, ни интересные впечатления, ни собственные, пускай и не средневековые, но дорогие каждому страсти.

Но уходили люди. Пришло время, когда почему-то один за другим стали уходить из жизни мои сверстники, друзья… Больше всего в то время меня потрясла смерть Юрия Визбора. Он был первый из них. Я работал с ним на радио, в иновещании, и это был первый мой ровесник, который вдруг выпал во всенародную славу. Хоронили мы его на Кунцевском кладбище, было много народу, мелькали лица людей, которых я знал. Мне было удивительно больно…

На кладбище я встретил еще одного нашего приятеля, ныне также покойного, — Игоря Саркисяна. Начиналась перестройка, всё трещало… Игоря я даже не взялся подвезти на машине, не хотел, чтобы он знал, что у меня есть автомобиль, как бы щадил его самолюбие. А Игорь был потрясающим поэтом. Я ехал по Кутузовскому проспекту, очень боялся, что в кого-нибудь врежусь, а дома, открыл большую конторскую книгу, давно лежавшую без дела, и написал первую строку. Я просто не знал тогда, что так я начинаю свой Дневник.