На рубеже веков. Дневник ректора

Сегодня хоронили Николая Стефановича Буханцова. Погода в Москве стоит ужасная, снег и мороз, даже до больницы в конце Кутузовского проспекта проехали с некоторым трудом. Федя загрузил в свою «газель» пятнадцать человек, да еще троих привез я на «Жигулях». Сначала состоялась в морге больницы небольшая гражданская панихида, потом отпевание в соседствующей с моргом часовне. Все выступившие — Смирнов, Гусев, Архипова — говорили хорошо и сердечно. Портрет вырисовался довольно верный честного, не хватающего звезд с неба человека, в известной мере умятого временем: сначала был парторгом института, потом профоргом, председателем месткома. От власти отойти боялся, как мне казалось, хотел жить по совести, но жил по времени. В своем слове опирался я на цитату из Писания: «Хромые внидут первыми», которую рассматривал как некое обозначение человеческих свойств. В наше время совесть — это тоже причина рефлексии и недостаток. Вот эта рефлексия, может быть, Николая Стефановича и убила.

В четыре часа в институте в столовой у Альберта Дмитриевича начались поминки, было человек пятьдесят. Все меня очень благодарили, говорили о христианском поведении, но мне мотивы такой исступленной благодарности были непонятны — если в институте были деньги, то почему бы не сделать. Похороны, кажется, нам обойдутся долларов в 600. Родня размахнулась и купила очень дорогой гроб, с откидывающейся крышкой. Надо было предупредить, чтобы не выходили за рамки.

Не успел я принести на работу публикацию В.С., как началось повальное чтение. «Болезнь» В.С. отличается одной особенностью — прочитав первую страницу, оторваться от вещи невозможно. Вот она, притягательная сила «теплых» вещей.

14 ноября, суббота.

Сегодня день моего годового «заработка» — итог конкурса Пенне. На этот раз финалистами стали, как я, наверное, писал, Евгений Носов за небольшой рассказик, Андрей Волос за цикл рассказов, тематически связанных с распадом Союза (действие рассказов, несмотря на тонкие литературные вуали, происходит в Таджикистане). Лауреатом стал Борис Васильев за совершенно беллетристический роман с библейским названием. Здесь полный, столь ценимый нынче набор: царь, коронация, влюбленные, какие-то просвещенные меценаты, Ходынка. Публика вынесла свой вердикт — проголосовала за имя. Это тот случай, когда публика не права, когда демократия лжива и несодержательна. Но во всем случившемся виноваты и мы, жюри. Мы все, кто читал, поставили Васильеву, чтобы не ссориться, потому что результаты наших голосований становятся известны, поставили по нескольку баллов. Двое-трое поклонников этого клана в литературе и этого беллетристического направления, не читая романа, поставили по восьмерке или девятке, а в результате Васильев попал в шорт лист. Попадать в шорт лист такая литература не должна бы. А публика, мальчики и девочки, проголосовали за кино, за былое.

Прием был дорогой, представительный, но еда, несмотря на высокую планку ресторана, невкусной.

На приеме Чупринин просил у меня материалы академии. Скандалы вокруг академии назревают, к сожалению, я пойду подельщиком и стану расхлебывать вину.

Сегодня «Независимая» напечатала рецензию на первую главу моего романа о Ленине. Некий С. Поваляев назвал рецензию так: «Титан и ректор», в целом тон уважительный и рецензия положительная. Интересна мысль: «предсовнаркома диктует ректору».

15 ноября, воскресенье.

Ездил к Владиславу в Егорьевск. Только что у него прошла предзащита докторской. Живет он плохо: двухкомнатная квартира на первом этаже с отоплением от АГВ, без ванной комнаты, без горячей воды, с крошечной кухней. У него трое мальчишек, старший, Алеша, учится в Бауманском, он приезжает по субботам домой, и каждый раз ему надо 30 на дорогу и 100 рублей на неделю. Галя по-прежнему работает в школе, преподает в начальных классах. Владислав работает на две или три ставки, но совершенно не жалуется и не считает, что живет плохо. Все живут надеждами. Об их образе существования говорит обед, которым они меня накормили: маринованные грибы, салатик домашнего консервирования, суп с маленьким кусочком мяса, жареная картошка. Пить чай мы с Владиком ходили к его теще. В этом деревенском доме на окраине Егорьевска, как я вспомнил, играли его свадьбу. Мы все тогда были молодые, я только научился водить и приезжал на первой своей машине, на «запорожце».

В автобусе и метро прочел дипломную работу Кати. Она написала, еще, правда, сырую, повесть о лесбиянках. Такой смелости я от нее не ожидал. Прочел также несколько замечательно выписанных вещей Бойко. Много откровенного, выписанного до уровня стихотворений. Его путь, конечно, это документальная проза, для большой прозы он слишком опытный стилист, и слишком много в душе его знаний и усталости.