На рубеже веков. Дневник ректора

Вечером радио передало некрасивую историю о смене руководства в Большом театре. Зная нашего министра, я давно предполагал, что Владимира Васильева он уберет. Так оно и произошло. Указ о назначении новой фигуры подписал, правда, президент, но сам указ, как отмечает радио, тайно готовился в недрах минкульта. Да и трудно ли обмануть президента в такой не очень знакомой для него области? Новым директором стал финансовый директор канала «Культура», работавший ранее с Товстоноговым. Уж его-то Швыдкой, появляющийся на канале чуть ли не ежедневно, знает! Мне совершенно очевидны корни этого человека. По крайней мере бесспорно, что русского гениального артиста из труппы изгнали. Правда история повторяется, изгнали Григоровича, наверное, не без помощи Васильева, теперь изгнали Васильева. Но какова нахрапистость Швыдкова. Он становится для меня образцом поведения в кадровых вопросах: только свои! У этой истории есть великолепное завершение. Васильев прислал министру культуры телефонограмму, в которой сообщает, что не хочет лично встречаться с министром, обременять его этим свиданием. Здесь хорошо словечко «обременять». Это пощечина, которую трудно смыть. Сколько здесь русской брезгливости.

Звонил Миша Науменко. В субботу мы говорили о нем с Л.М. Царевой, она сказала, имея в виду девочек с первого курса, соучениц Миши: «Сразу же потеряли доверие к власти и к прессе». Они-то ведь знали, какой из их товарища и сатанист, и какой террорист.

30 августа, среда. По Москве отключена пейджинговая связь, оборудование которой тоже оказалось на Останкинской башне. После целых суток разных стращаний и сомнений, а выдержит ли башня, не рухнет ли, оказалось, что башня выдержит, и ее начинают восстанавливать. Мои ребята-шофера ознаменовали это событие прошением купить им карточки на телефонные переговоры: их пейджеры молчат. С гневом и причитанием я все это подписал. На мои глубокомысленные восклицания, что завтра починят, умные ребятишки, осмедомленные в текущем лучше меня, сказали, не раньше чем, через два месяца!

Целый день воевал один против всех. Начал чувствовать некоторое сопротивление Леши Тиматкова, «он человек бесконфликтный», но это еще и разный взгляд на действительность, на хозяйствование. Он совершенно не собирается сгибаться, как личность, перед нашими многочисленными хозяйственными проблемами. Вот бы мне так. Из разных углов я слышу, о том, что он «художник», «личность». Но может быть поведение прозаика и поэта — это разные линии поведения?

Закончил читать «Довлатов и его окрестности» Александра Гениса. Это опять тот же специфический отряд русской литературы. Мирок этот вырисовывается все круче и все полнее, но, к сожалению, рядом с этим мирком существует большой монументальный круг русской литературы. Если бы этот большой мир, растворился и исчез, тогда вырисовались бы пики новых классиков и один из них, этих пиков, безусловно, — Довлатов. Достоевский, Белый и Довлатов. И Толстого, и Достоевского, и Тургенева — мы оставляем, это фундамент, а потом некого будет пародировать. Но куда бы деть Горького, Шолохова, Абрамова, Шукшина, Леонова, Распутина! Вот попались, черти, и заклинили в русской литературе. Книжка вовсе не бесталанная, хотя Генис просто сместил акценты: литература начиналась и заканчивалась в еврейском окружении и мирке радио «Свобода». Тем не менее как облегченное литературоведение я книжку принимаю. Даже талантливое литературоведение. Газетно-фельетонная подмена мысли хлестким словом. Тем не менее и здесь много интересных оригинальных мыслей, наблюдений, но каждый раз исходя из своего мелкого горизонта. Ассоциальный мир бьет копытом по морде, когда лошадь пытаются гнать. Вагриус и Генис нашли друг друга, хотя я мечтал бы в Вагриусе напечататься. Как всегда мой энтузиазм, с которым я начинаю читать ту или иную книгу на конкурс, к концу поубавился. Обязательно вставлю помеченные цитаты. Ничего так книгу не разоблачает, как собственные цитаты.

31 августа, четверг. «Труд» не утерпел и сократил меня в деталях, так важных для меня. Я залез немного повыше текста и выделил шрифтом все цензурные вычерки. Боязнь власти у прессы сохранилась. Даже когда она ее ругает, это тоже боязнь.

Днем продиктовал давно вызревшее письмо Швыдкому о радио. Самую суть готовил С.П., и его детализация очень мне тут помогла.

Глубокоуважаемый Михаил Ефимович!

Только подобная ситуация с Останкинской башней и, как ни странно, с подводной лодкой «Курск» (причину последнего Вы поймете позже), заставляют меня писать к Вам. Есть еще один дополнительный импульс.