Перед самой комиссией Тимур мне внезапно позвонил на работу. Большое искушение было через помощника Сережу Гончаренко ответить, дескать, у ректора Литинститута нет возможности переговорить с председателем Международного Сообщества Писательских Союзов. По своей восточной глупой привычке Тимур опять звонил через секретаря, что меня уже накрутило, когда я брал трубку. Я узнал голос той самой секретарши, которая десять дней назад гордо сказала мне что «Тимур Исхакович не хочет говорить с ректором Литинститута». Мы-то люди не гордые, мы связи из-за испорченных собственных нервов не рвем. Тем не менее, в разговоре я аккуратно напомнил об инциденте. «Ну, понимаешь, у меня тоже бывают стратегические моменты…». Я отчетливо представил себе пулатовский кабинет после заседания исполкома, почтительные и возбужденные присные, верные до подобострастия националы, которые на исполкоме в ответ на критику в адрес председателя, требовали представить его к ордену. Пулатов отчасти понимает сложность своего положения. Он еще надеется на клики вертухаев с окраин. Свой! Придут русские и всех нас задавят. Никого еще русские не давили. Но где наши дома творчества, которые принадлежали всем сообща? Они стали чьей-то национальной собственностью в ихнем раскосом далеке. Пулатов еще надеется на худший вариант демократии, на громкие выкрики общего несогласия, на так называемую власть большинства, которая в этих специфических условиях представляется мне властью клаки. От меня он хочет хотя бы лояльности и некоторых сведений с заседания. Позже, когда я выполнил его просьбу и после комиссии позвонил с неутешительными для него новостями, я тут же подумал, а зачем, собственно, ему соглядатай. Был верный Жуков. Я не только ценю Анатолия Жукова как замечательного писателя и человека, многое сделавшего конкретно для меня. Именно он напечатал в Н.М. «Имитатора», и именно М.О.Чудакова была внутренним рецензентом моей рукописи. Я об это не устаю помнить. Но Толю Жукова я оценил и сейчас, когда он остался верен своему принципалу. А ведь понимает, что в словах Ниязи на исполкоме было много правды, с собственностью и с финансами все не очень гладко.
Рассказывали на комиссии о том, что Пулатов ведет отчаянную торговлю. Он уже «хочет сохранить лицо». «И свое богатство», — ехидно заметил Ниязи, главный еще недавно клеврет и помощник Тимура. А я-то думал, что в русском окружении своего азиаты не предают. Теперь Тимур хочет какого-то доброго в конце слова, какой-то грамоты. В одном он его заслуживает, он хоть как-то сохранил организацию, а мог бы и не сохранить. Ну, падок на женщин, лесть и деньгу, но я не налоговая полиция, чтобы все знать и определить. Сама организация слабо работала, что-то делалось, хотя бы сохранялась видимость общего союзного пространства. На все остальное, даже на пересол Тимура с финансами и любовью к себе мы закрывали глаза.
Сама комиссия состоялась на Поварской в доме «Совписа», в кабинете Арсения Ларионова. Чувствуется, что наряду с Михалковым, он здесь главный закоперщик. Объективно на все это нужно было определенное мужество. Рассказали о странном письме Пулатова на исполком, которое не является формальным письмом об отставке. Здесь же было рассказано и с документами в руках показано, что тот договор с «Эфесом», по которому управление домом Ростовых переходило к этим чужим людям, тот договор, о котором говорилось, зондируя мнения, что его выгодно было подписать на момент исполкома, был уже подписан. Вот это чудовищно, это не ложь даже, а это большой театр лжи. Как распинались на Исполкоме, а перед этим президиуме Исполкома заинтересованные лица! Нет, от меня здесь нельзя потребовать просто верности, в этом случае и Тимур мне уже не товарищ. Здесь уже не шалости и не мелкое мздоимство, за всем этим просматривается огромное воровство. Точка зрения комиссии: не наше дело ворошить и искать финансовую правду, председатель не устраивает нас по морально-этическим соображениям.
В телефонном разговоре я постарался это Тимуру объяснить. «Пиши заявление об отставке по полной форме». Это я. Он довольно зло: «Я не советую тебе попадать в ситуацию, когда тебе можно будет что-то советовать». Я тоже этого не хочу, поэтому ничего себе лишнего не позволяю.