Петражицкий говорит о возможности создания «эмоциональной социологии», иначе говоря, социологии, построенной на его психологической теории эмоций.
У психологической теории права нашлись свои сторонники и противники (Гинцбург, 1909; Кистяковский, 1910; Новгородцев, 1913; Сергеевич, 1909; Чичерин, 1900). Критику вызвали философские основы теории — близость к эмпириокритицизму, махизму, обращение к интроспективному методу, признание суверенной власти психологии над другими науками.
Как только Л. И. Петражицкий опубликовал первый набросок своей психологической теории права, против него выступил Б. Н. Чичерин, теоретик государства и права, историк, один из основателей так называемой юридической или государственной школы в русской историографии. Гегельянец по своим философским воззрениям, Чичерин встретил резкой критикой субъективно-идеалистические установки Петражицкого. Нельзя ограничивать понятие права психическим состоянием. Чичерин менее всего был склонен к расширению области права, как то делал Петражицкий, включая в него социально-психологические проблемы. Он возражал против того, что Петражицкий отрицал принуждение как существенный признак права. Чичерин писал, «что действующие в обществе нормы права имеют принудительный характер и что юридические нормы этим самым отличаются от всяких других норм, это — всеобщий факт, который не подлежит сомнению» (Чичерин, 1900, с. 380). Правовая норма — не личное убеждение, как то считал Петражицкий, но организованное властью принуждение.
Среди сторонников психологической теории права Петражицкого был М. А. Рейснер, профессор юридического факультета Томского, а потом Петербургского университетов. Рейснер участвовал в революционном движении, в 1905 г. вступил в РСДРП. После Великой Октябрьской революции он был привлечен к работе в Народном Комиссариате юстиции, в 1918 г. стал одним из организаторов Социалистической академии (впоследствии она была переименована в Коммунистическую академию).
Рейснер, занимаясь вопросами государства и права, пережил сильное увлечение учением Петражицкого, что не только отразилось в его работах предреволюционного периода (Рейснер, 1908, 1911–1912), но и положило начало разработке им социально-психологических проблем в советской психологии.
Что же привлекало Рейснера к теории Петражицкого? Ответ звучит несколько странно: изучение марксизма. Марксизм, размышлял он, обрекает государство на исчезновение с исчезновением классового общества. Праву, как и всем другим атрибутам классового государства, грозит та же участь. Правовед Рейснер никак не мог согласиться с потерей права. Должно быть иное право, право народных масс, которое существовало бы вне государства, полагал он, право, которое не вытекало бы из государственного принуждения. Психологическая теория права утверждала его как свойство сознания, сознание делалось сферой правовых явлений, тем самым его существование оказывалось незыблемым, не зависящим от общественных порядков. Социально-психологические явления таким путем вошли в круг интересов Рейснера. Его занимает вопрос о внутренней обязательности человека, добровольного сознательного подчинения общественным требованиям и общественной санкции.
Задача состоит в том, чтобы установить «законы преломления бытия через психику в идеях и наоборот», писал он. «Только научно построенная индивидуальная и коллективная психология могут ответить окончательно на вопрос о том, в чем состоит взаимная обусловленность этих двух начал» (Рейснер, 1908, с. 37). «Только проследив психику этических, эстетических, правовых, религиозных и т. п. переживаний, мы можем выяснить с полной достоверностью вопрос о том, что такое право по отношению к хозяйственным явлениям и социальным идеалам.» (с. 38).
В теории эмоциональной психологии Рейснер видел «то орудие, при помощи которого не только человек управляет человеком, но и вообще складывается регулирование социального поведения. Это — психический аппарат наилучшей, наиболее доступной чужому влиянию формы. Самые различные мотивы могут быть положены в основу его построения, и будут ли это мотивы рабской души, приспособившей свою психику к импульсам страха, будут ли это мотивы наемника или нравственно свободного и любящего человека — все они способны в конце концов дать абстракцию, связанную с живой эмоциональной основой, а вместе с тем и вступать в действия всякий раз, как только будет вызвана внешними или внутренними причинами именно данная эмоция» (с. 58).
Рейснера восхищает, что область права у Петражицкого расширяется и перед исследователем открывается возможность познать психологические особенности разного рода человеческих отношений. «Право, цельное и всеобъемлющее, живое и пестрое, как сама жизнь, право, блещущее высоким подъемом самоотвержения и героизма, оттененное мрачными пятнами человеческой крови и мучений, возникает перед нами словно океан, который не разрезан еще ладьей исследователя, словно заповедная чаща движущихся, растущих и переплетающихся человеческих отношений» (с. 72).