На руинах Империи

– Да, недаром каждое имение имело свой сейф. Интересно. Я обратил на это внимание ещё зимой, когда мы составляли реестр брошенных имений. Но… – Старцев улыбнулся, – наш разговор слишком серьёзен для бала. Продолжим в другое время, Бредли?

– С удовольствием, капитан. Вы правы, на балу надо веселиться.

Они, улыбаясь, кивнули друг другу, встали и разошлись в пёстрой гомонящей и хохочущей толпе.

Четыре больших яблока и плитку шоколада Эркин рассовал по карманам куртки. Он хотел сразу отдать всё ей, но она развела руками:

– Куда их мне, смотри.

Да, на ней была сборчатая красная юбка и белая кофта, тоже собранная у шеи на шнурок. Как рабские, только не чёрные. Карманов нет. Ладно.

– Ладно. Пошли?

– Пошли.

Когда они выбрались из толпы, она очень ловко подсунулась к нему так, что его рука обхватила её за плечи, а её рука обняла его за талию. Эркин уже замечал, что здесь так ходило большинство парочек, и правая рука у мужчины обязательно свободна. Под оружие. Музыка и голоса людей сливались за их спинами в ровный неразборчивый гул, перед ними двигались, постепенно сливаясь с темнотой, их тени. И они были одни. Ночь только начиналась, и все удовольствия впереди.

– Ты как выскочила?

– А просто. На выезде была. Ну, он и оставил у себя. А потом пришли какие-то беляки, вот пока они друг друга увечили, я в окно вылезла. Как раз в спальне была. А дальше совсем просто…

– И на сборный не пошла?

– А на хрена он мне? Ещё бы опознали.

Эркин кивнул. Она положила голову ему на плечо, и даже через ткань он ощутил, какая у неё тёплая и мягкая рука.

– А ты как?

– В имении был.

– Хозяйский, значит. И не замордовали тебя?

– Отбился.

Она усмехнулась.

– Повезло тебе. Щёку тогда развалило?

– Да, – Эркин решил не вдаваться в подробности. С чего он будет выворачиваться перед ней?

Она на ходу тёрлась щекой о его плечо, гладила по боку, мягко, вкрадчиво. Эркин знал эти приёмы. И сам сдвинул руку так, чтобы его пальцы легли на её грудь, погладил, нащупывая через ткань сосок. У неё была плотная упругая грудь, хорошо державшая форму и напрягшаяся от его прикосновения.

Она вздохнула и замедлила шаг. Мягко повернулась к нему, заставив остановиться.

– Я тебя сама выбрала. Понял? Ты мой.

Она целовала его рот в рот, играла языком, то присасываясь, то резкими отрывистыми толчками. Эркин принял игру, отвечая ей, прижимая к себе, гладил по спине и ягодицам. Наконец, она оторвалась, отстранила лицо, упираясь ему в плечи ладонями и прижимаясь животом.

– Пошли дальше?

Её глаза блестели, и только по этому блеску угадывалось лицо.

– Пошли, – кивнул Эркин.

Пока они дошли до её дома, таких остановок с поцелуями, трениями и поглаживаниями было несколько. Делала она это умело, горячила ровно, без ненужной спешки: не под забор же ложиться. Значит, самый жар впереди. Эркин охотно помогал ей, но сам не лез. Всё-таки интересно: не он работает, а с ним. Впервые, пожалуй, такое. Ладно, а потом уже и он сам попробует. Пусть тоже… отдохнёт.

– Ну, вот и пришли. Сейчас, – она мягко высвободила руки, – ключ только достану.

Ключ у неё висел на шее на длинном шнурке.

– Весь дом твой?

– Нет, комната, но вход отдельный. Я плачу, и всё. Сама по себе живу.

– Хорошо.

– Ещё бы. Входи.

Нагнув голову, Эркин вошёл в непроницаемую темноту, ориентируясь на её шаги.

– Сейчас окно проверю и свет зажгу. Постой пока.

Когда под потолком вспыхнул ослепительно-белый шар, Эркин вздрогнул и даже зажмурился.

– Ты чего такой свет устроила?

– Ничего, сейчас привыкнешь.

Эркин открыл глаза и огляделся. Да, это действительно после улицы ему так ярко показалось, а нет, нормально, обычная лампа. Широкая кровать у стены, маленький стол напротив у окна. Окно наглухо закрыто плотной тёмной шторой, да, светомаскировка называется, сквозь неё ни при каком свете наружу ничего не видно. Понятно зачем, наверняка про ночные скачки слышала. У двери на гвоздях рабская куртка и какое-то цветастое шмотьё, внизу стоят рабские сапоги. Да под стол задвинуты две табуретки, а на столе чашка, тарелка… Эркин выложил на стол яблоки и шоколад и потянул с плеч куртку.

– Не спеши, я сама всё сделаю.

– Ты лучше дверь закрой, а все игры с раздеванием я сам знаю.

– Нет, – она упрямо мотнула головой. – Шляпу и сапоги ладно. Не люблю разувать. А остальное я.

Но он уже снял и повесил на свободный гвоздь куртку, попутно проверив задвижку на двери. Пристроил поверх куртки шляпу и разулся.

– Смотрю, не обжилась ещё.

– На шторы и постель всё ушло, – просто ответила она, ставя рядом с его сапогами свои туфли. – Пол чистый, не бойся.

– Я вижу.

И впрямь, дощатые пол и стены, стол, табуретки, – всё отмыто до блеска, простыни на кровати белые…

– Огляделся? А теперь на меня посмотри.