На руинах «Колдовства»

Выражение его лица не изменилось, и она поняла, что отец уже успел рассказать ему о происшествии. Почему-то это усилило ее потрясение, так же как и выражение свекрови «вашего Оюму». Тони никак не могла решить, то ли мадам Робишо постоянно нарочито игнорирует тот факт, что Оюма не раб, а свободный человек, то ли она напоминает сыну о старом скандале в семье жены.

— Она преувеличивает, — сказал месье Робишо, — как любая женщина. Надсмотрщик Бруно ударил только один раз, но его хлыст чуть не снял с Оюмы скальп.

— Что? Какое оскорбление! — воскликнула Тони, кровь прилила к ее щекам.

— Тони! — тихо предупредил Роб, но его глаза приказали: «Придержи язык!»

Тони подчинилась, тихо спросив:

— Как себя чувствовал Оюма, когда вы уезжали?

— Он выживет, если рана не загноится.

— Мы слышали, как ваш отец и Алекс стреляли из ружей, — начала мадам Робишо, — а ваша сестра побежала посмотреть, что происходит…

— Как всегда, — пробормотал Роб. Он не одобрял то, что называл «склонностью Симоны вмешиваться в дела, которые следует оставлять мужчинам».

Месье Робишо очень убедительным тоном поправил жену:

— Джеф выстрелил только один раз над их головами и приказал им убираться с плантации. Мы удостоверились, что Оюма ранен не слишком серьезно, и пошли спать. Вот и все. Но я не думаю, что кто-нибудь хорошо спал в эту ночь.

— Вот что происходит, когда плантатор часто отсутствует, — заметил Роб. — Как я понял, Бруно проводит большую часть времени в городе.

— Никуда не годится оставлять плантацию всецело в руках надсмотрщика, — согласился отец.

— Лично я никогда бы не взял надсмотрщика на свою плантацию, — заявил Роб. — Наемный надсмотрщик или слишком груб, или слишком слаб. Если он не может дисциплинировать рабов, я получу маленький урожай. Если он будет жестоко обращаться с рабами, они отомстят, притворившись больными. Надсмотрщики — обычно бедняки из белых, не способные найти золотую середину.

— К тому же это одинокая и неблагодарная работа, — сказал отец. — Надсмотрщик — не ровня хозяину, так что его не приглашают в большой дом, и он не может общаться с рабами и одновременно обеспечивать дисциплину. Обычно эта дилемма решается пьянством. А отсюда и жестокость.

— Я предпочитаю следить за работой сам. Я знаю, что полезнее всего моим полям и моим рабам. Я много требую от них, но я справедлив.

— Роб скорее вызовет доктора к больному рабу, чем к себе, — недовольно сказала Тони.

— Немногие плантаторы так щепетильны, как ты, дорогой, — нежно заметила мать.

— Ерунда, маман. Таких, как я, много. Просто благоразумно заботиться о своей собственности. Это месье Бруно отличается от нас. Он живет как южный джентльмен, но совершенно ясно, что он не плантатор. Он слишком влюблен в свои пароходы и торговлю. Я этого не могу понять. Я отношусь к своим обязанностям серьезно.

— Как часто ты объезжаешь дозором плантацию? — спросил отец.

— Несколько раз в месяц по вечерам, с группой соседей. Мы ищем нарушителей комендантского часа, рабов, покинувших плантацию без пропуска. Это отбивает у них охоту к побегу.

— Побег стал бесполезным после недавнего решения Верховного суда по делу Дреда Скотта, — сказал месье Робишо-старший.

— Да, — согласился Роб. — Это решение фактически аннулировало миссурийский компромисс. Наши права собственности теперь защищаются законом во всех штатах: и свободных, и рабовладельческих. Месье Бруно может послать охотников за беглыми рабами в любой штат Союза, чтобы вернуть своих беглецов.

— Он ухаживает за вашей сестрой, Антуанетта?

— Я так не думаю, мадам.

— На охоте в прошлый уик-энд… — начала свекровь.

— Симона — из тех женщин, которым необходима крепкая мужская рука, — сказал Роб, — и я не сомневаюсь, что Бруно смог бы приручить ее.

Тони закусила губу, чтобы сдержать готовый сорваться с ее языка ответ. Приручить Симону? Ха! Арист Бруно? Она поддразнила Симону, не собирается ли та занять место мадам де Ларж, но это была дружеская насмешка. Выйти за него замуж?

«Нет, — подумала Тони. — Симона никогда этого не сделает».

Как только родители Робера оставили Беллемонт, Симона переоделась в костюм для верховой езды и отправилась в конюшню к своим лошадям. Она выбрала красивую темно-шоколадную кобылу с нежными глазами. Оказавшись вне видимости из дома и направив кобылу рысью, Симона задумалась о беглой рабыне.

Симона не смогла сказать все, что знала, когда отец столкнулся с надсмотрщиком Ариста Бруно. Она поступила так, как просил ее тот свободный цветной мужчина. Сначала она говорила себе, что должна поговорить с матерью, прежде чем примет решение. Теперь она осознала, что решение было принято, когда она не смогла сразу рассказать о своем открытии. Узнав от Милу, что та сбежала от Пикенза, а не от хозяина, Симона не изменила своего намерения помочь ей, только стала чувствовать себя виноватой.