На руинах «Колдовства»

Симона рассказала Ханне об этой комнате, когда служанка причесывала ее и помогала одеваться к обеду. В полночь Симона зажгла свечу и тихо сошла по черной лестнице впустить Ханну и Долл.

Они прокрались на третий этаж в старую детскую. Там Симона снова осмотрела Долл при свете свечи. На светло-желтой коже девочки пугающе выступали кровоподтеки, и она и Ханна дрожали от страха. Снова Симону охватила тошнотворная ярость. Этого ребенка необходимо защитить, несмотря на риск.

— Здесь ты будешь в безопасности, — не очень убедительно прошептала Ханна. — Раз в день я буду приносить тебе еду и выносить ночной горшок. Только держись подальше от окон!

Симона оставила их и вернулась в свою комнату, но не могла заснуть. Она знала, что не может долго держать Долл в доме. Что же делать с ней? Сколько слуг уже знает, что Ханна прячет девочку? Ханна никогда не даст ей прямого ответа, так что можно не спрашивать. Но каждый день увеличивает опасность.

Надо посоветоваться с месье Отисом. Но он не может послать Долл в долгое путешествие на Север одну. Симона сомневалась, что девочка достаточно сильна и умна, чтобы найти дорогу, не говоря уж о том, чтобы защитить себя. Но, может, кто-то из других рабов, бегущих с Юга, согласится взять ее с собой.

Месье Отис должен знать, что делать.

Симона осознала, что сделала безвозвратный шаг в опасный и тайный мир, который стоил жизни Чичеро, и подумала, хватит ли ей храбрости.

Рано утром до завтрака она написала записку художнику, гостившему в Магнолиевой Аллее, приглашая его на десятичасовой кофе.

Вернувшись с прогулки и поднявшись к себе в комнату, чтобы освежиться и одеться до приезда гостя, она нашла там обезумевшую от страха Ханну.

— Мамзель, это не господин Отис на галерее с мадам. Здесь отец господина Оноре.

— Месье Аргонн? — Сердце Симоны бешено заколотилось. Владелец Магнолиевой Аллеи здесь? Почему?

— Он прислал записку, что господин Отис уехал на Север и он примет приглашение сам. Теперь он здесь с мадам ждет вас.

— Господи! — сказала Симона, Месье Отис уехал? Что же ей теперь делать? — Я надеюсь у Долл хватило ума спрятаться.

— Она так испугана, что на это у нее ума хватает. — Руки Ханны тряслись, когда она помогала Симоне переодеваться.

Симона, улыбаясь, не спеша вышла на переднюю галерею, но внутренне она вся дрожала от дурных предчувствий. Розовощекий плантатор с редеющими темными волосами, плотный и симпатичный, встал поздороваться с нею. Он был старым другом ее родителей.

— Мадемуазель Симона, — сказал владелец Магнолиевой Аллеи и поцеловал ее в обе щеки. — С каждым годом вы становитесь все прелестнее. Я принял приглашение вместо отсутствующего месье Отиса.

— Как мило, что вы приехали, месье Аргонн, — сказала Симона заледеневшими губами. — Месье Отис не говорил мне, что уезжает.

— Это меня очень удивляет, — заметила мать, — потому что он довольно регулярно навещал тебя в последнее время.

Симона пожала плечами.

— Месье любил рисовать моих лошадей так же, как и птиц, — объяснила она, надеясь, что они не заметят, как дрожит ее голос. — Он очень серьезно относится к своему искусству, не так ли?

— Неужели? — отозвался месье Аргонн. — У меня возникли сомнения, не является ли его интерес к птицам прикрытием для менее дружественного интереса.

— Почему вы так говорите, месье? — спросила Мелодия.

Симона думала, угадала ли мать, как сильно бьется ее сердце в ожидании ответа.

— У нескольких плантаторов, открывших ему двери, случилось одно и то же: сбежали один или несколько рабов!

— У кого не было беглецов в этом году? — спросила Мелодия. — Столько волнений. Объявления в каждой газете.

— Да. Ну а теперь исчезла и моя рабыня, — сказал месье Аргонн. — Я не обвиняю месье Отиса в том, что он крадет рабов. Однако я думаю, что он слишком ярко расписывал свой свободный штат, придавая ему незаслуженную привлекательность. И именно тогда, когда я стал расспрашивать подробнее о его разговорах с рабами, месье Отис сообщил, что закончил свои рисунки и должен проконсультироваться с издателем.

— Я уверена, что так и есть, — сказала Симона, сцепив руки, чтобы скрыть их дрожь. — Он был совершенно очарован моими лошадьми, но сказал, что это каприз, потому что задерживает выход его альбома птиц Луизианы и Миссисипи. Он сделал чудесный набросок моего жеребенка, которого я продала в скаковую конюшню. Хотите посмотреть, месье?

— Да, — сказал плантатор. — Смею сказать, что я больший ценитель хороших коней, чем наших птиц.

Симона засмеялась:

— Я принесу. Он в моей комнате наверху.

Она вбежала в свою комнату, довольная, что избавилась от проницательных глаз месье Аргонна.

Ханна ждала ее, бледная и испуганная.

— Господи, Ханна, — сказала Симона, — твое вытянутое лицо кого угодно заставит подозревать тебя! Улыбнись! И сними со стены рисунок с Проказником.

Вернувшись в галерею, она взяла чашку кофе, пока месье Аргонн восхищался рисунком.

— Он превосходный художник, — наконец сказал плантатор. — Возможно, я был несправедлив, когда подвергал сомнению его мотивы. Я чрезвычайно восхищен его работой.

— Как и мы, — отозвалась Мелодия.