На руинах Константинополя. Хищники и безумцы

«Я не держу ничью сторону, мой мальчик. Мне прискорбно, что с обеих сторон гибнут люди, которые могли бы жить в мире. Ты же понимаешь, что я, воспитывая тебя, надеялся примирить ромеев и османов. Если не навсегда, то хоть на время твоего правления. Мне прискорбно, что вместо этого я лишь разжёг в тебе желание воевать».

«Учитель, возможно, будь ты жив, тебе бы удалось отговорить меня от похода. Халилу не удалось бы, а тебе — кто знает…»

«Полтора месяца назад, когда ты только прибыл под стены этого города, то уверял, что не передумаешь. Ты сказал, что непременно должен захватить этот город чудес. А теперь сомневаешься? Готов отступиться? Уже не твёрд в своём решении?»

«А ты ищешь во мне слабые места? — мысленно нахмурился Мехмед. — Сейчас ты слишком похож на Халила. Слишком. Уходи».

Фантазия исчезла, развеялась, а Халил-паша как раз в это самое время говорил:

— Мы должны снова предложить румам переговоры о мире.

Мехмед ничего не возразил. Лишь спрашивал себя: «Было ли в жизни Искендера такое, чтобы кто-то указывал ему, что делать? Не тогда, когда этот великий герой постигал науки и был наследником трона, а тогда, когда уже обрёл власть. Но если Искендер не позволял, почему я позволяю?»

* * *

В Албании Шехабеддин, продолжая обучаться у Заганоса, беседуя с ним и узнавая всё больше, с нетерпением ожидал письмо от купца из Эдирне. Купец ведь обещал выяснить судьбу матери и сестёр Шехабеддина. Письмо должно было прийти уже скоро, и евнух, в своё время совсем перестав надеяться, теперь поверил, что всё обернётся счастьем. Он часто представлял себе встречу после долгой разлуки. Представлял, как осыплет мать и сестёр дорогими подарками, расскажет, что занял высокую достойную должность. А затем расскажет им о Заганосе.

Шехабеддину нравилось придумывать, как бы рассказать сёстрам о своём друге так, чтобы все три восхитились и заранее в него влюбились. А затем он сказал бы другу, что хочет породниться с ним. Заганос, конечно, ответил бы, что беден и что ему нельзя брать вторую жену, если он не сможет обеспечить ей достойную жизнь. Но Шехабеддин ответил бы, что богатство можно приобрести, а вот благородное и доброе сердце либо есть, либо нет.

Ах, если бы сёстры увидели, как Заганос учил их брата владеть мечом, они сразу бы поняли, что этот албанец — чудесный человек. Шехабеддин не сомневался, что сёстрам тот понравится, и потому ещё до получения письма из Эдирне рассказал Заганосу о них и про то, что надеется их найти, как и свою мать. Евнух стремился рассказать так, чтобы будущий родственник заинтересовался.

Однажды вечером, когда друзья в сопровождении слуг Шехабеддина неспешно ехали с загородной поляны, служившей для упражнения на мечах, евнух рассказал обо всём, а закончил так:

— Я очень давно не видел всех четверых, но надеюсь, что с ними всё благополучно, насколько это возможно в их положении. Больше всего я беспокоюсь за сестёр, потому что, как мне помнится, они были красивы, а красивые рабыни привлекают внимание господ. Наконец-то я могу избавить их от этого. Надеюсь, они не станут злиться на меня за то, что им пришлось ждать так долго.

Заганос не выражал согласия и молчал, поэтому Шехабеддин спросил:

— О чём ты задумался?

— Пожалуй, лучше я не буду говорить, чтобы не портить тебе радость.

— Нет. Скажи, что думаешь.

— А если твои сёстры не захотят ехать к тебе?

— Почему?

— Что, если у каждой из них уже трое или даже пятеро детей? Узнав, что ты жив и служишь на хорошей должности, твои сёстры будут рады, но своих детей ради тебя они не захотят оставить.

Шехабеддин опешил. Раньше ему никогда не приходило в голову это вполне очевидное соображение. Он вспомнил, сколько лет было его сёстрам, когда они только оказались у работорговца Фалиха. Получалось, что сейчас самой младшей из них уже исполнилось восемнадцать лет.

«Да, может быть, что они все уже обременены детьми», — с досадой подумал евнух, вспоминая закон о том, что дети рабыни и свободного человека сами свободны и наследуют имущество отца. То есть сёстрам, которых Шехабеддин пожелал бы выкупить, никак не удалось бы взять своих детей с собой, даже если бы Шехабеддин выразил желание позаботиться о детях тоже.

Однако евнуху не хотелось так просто расставаться с мечтой, которую он взрастил в своём сердце, — выдать одну из сестёр за Заганоса, а затем с разрешения друга усыновить одного из мальчиков, которые родятся от этого брака, и таким образом продолжить свой род. Вот почему евнух сказал:

— Возможно, ты прав. А возможно, что нет. Не обязательно, что у всех моих сестёр одинаковая судьба. Я ничего не могу предполагать наверняка, поэтому с нетерпением жду вестей.

Ожидание становилось всё более утомительным. Временами у Шехабеддина появлялось подозрение, что работорговец в Эдирне забыл об обещании. «Не послать ли письмо с напоминанием?» — спрашивал себя евнух, но понимал, что четыре месяца, положенные на розыск, ещё не истекли… И вот, когда показалось, что все сроки прошли, у ворот дома появился человек, который привёз письмо, свёрнутое в трубку и упрятанное в кожаный чехол.